1. Рефлексия, оставляя в стороне всякое частное конкретное определение, находит свое безусловное основание в традиции и практике рефлектирования.

Само это суждение, как всякая попытка сделать “рефлексию” понимае­мым и в пределе понятым предметом обговаривания и мысли, вводит нас в сферу рефлексии. С этого момента мы “рефлексию” понимаем и “рефлексию” рефлектируем в соответствии с принципиальной традицией понимания и рефлексии; мы подчиняемся установившейся практике рефлектирования, укорененной в формах языка и риторики. Вопрос о том, может ли практикуемая рефлексия выйти за рамки предзаданных форм рефлектирования, есть вопрос о социокультурных границах, очерченых тем или иным типом (архетипом) МД, и вместе с тем вопрос о рефлексивной мощности этого типа МД.

Использованная выше грамматическая и риторическая фигура свидетельствует о способе нашего рефлексивного самоопределения. Понятие о МД для данного контекста является предельным. Вводимые системо-типологические характеристики МД могут определяться с точки зрения их реальной задействованности; другими словами, они отображают практику осуществляемой МД и вне этой практики лишены элементарного смыслового и содержательного контекста. Неявно МД понимается исторически, и именно история служит рефлексивным пространством, допускающим объективацию представлений о МД. Наличие такого пространства позволяет нам говорить о МД и предельным считать понятие о МД, а не понятие МД, которое в этом случае удерживается в снятом виде и составляет базовое содержание понятия, принятого предель­ным.

Настоящий опыт анализа рефлексии осуществляется, таким образом, в установленных горизонтах МД-подхода и МД-формации методологического мышления.

2. Здесь однако следует спросить, в каком смысле наше самоопределе­ние рефлексивно.

Оно рефлексивно потому, что осуществляется в рефлексии и за счет рефлексии как некоего естественного механизма размышления и рассуждения. Но рефлектируется ли при этом сама работа рефлексии?

Но тогда, двигаясь в плане смыслового противопоставления и различая “рефлексию” как своего рода естественный механизм мышления и мысли-речи при самоопределении и “рефлексию” как искусственную работу, произвольно направляемую на те или иные аспекты МД, мы волей-неволей выделяем “рефлексию” как особый онтический объект. Мы тем самым полагаем “реф­лексию” как некоторую реалию, которая существует в МД – в противополож­ность той идеальной действительности, которую мы можем сконструировать.

Вместе с тем мы вступаем на путь анализа “рефлексии”, и складывающу­юся аналитику, все ходы и повороты осуществляемого рефлексивного и мыслительного движения следует считать “протокольными” – с точки зрения демонстрации (практики) и описания (дескрипции) определенных фигур рефлектирования. Мы рефлектируем “рефлексию”; точнее, мы рефлектируем само рефлектирование, выделяя условия нашего рефлектирования и специфи­ческие характеристики “рефлексии” как содержания рефлексии.

3. Однако такой способ нашего рефлексивного самоопределения откры­вает нам и один из основных парадоксов нашего мышления, который при реализации наивно объективирующей точки зрения может быть приписан “рефлексии”.

Рефлектирующая инстанция, как бы мы ее ни определяли, не знает, что такое рефлексия и какова она. Рефлексия практикуется и осуществляется во многом не рефлексивно. В плане мысли-коммуникации рефлексия существует как особая реалия МД и особый онтический объект. Но если мы хотим получить знание о “рефлексии”, если мы спрашиваем: какая есть “рефлек­сия”? – и обращаемся к практике рефлектирования, то ответ требует и определенности, создаваемой лишь метаинстанцией. Ответ требует размыш­ления, но обязательно как метамышление; вместе с тем мы начинаем оформлять то, что было “как рефлексия” за счет тех или иных мыслительных форм. Мы отвечаем не в пространстве рефлексии и ее имманентных процессов, а в действительности той формы (мыслительной, коммуникативной или понимающей), которую мы наложили на рефлексию в ходе размышления.

Это, таким образом, вопрос о способах и методах рассмотрения и трактовки “рефлексии”. Тайна “рефлексии” – в тех функциях, которые она обеспечивает в МД. Если же мы начинаем анализировать и обсуждать, за счет чего и как реализуются эти функции, то “рефлексия” ускользает. Мы упускаем ее абстрактные характеристики, и в руках у нас остаются лишь рефлексивные функции разных типов понимания, мышления и действия. Эти исторически и ситуативно определенные понимание и мышление сохраняют свои метарефлексивные функции в МД, но за счет своей собственной органи­зации выталкивают, вытесняют естественную, не организованную рефлексию. Рефлексия не имеет своих имманентных форм.

Могут возразить, что временность есть такая собственная форма рефлек­сии. Это не так: историческое мышление заменяет и вытесняет рефлексию; прямое понимание фактов прошлого и настоящего уступает место рефлекти­рующему мышлению, устанавливающему временной характер событий – неважно, имеем ли мы дело с  формами конкретного членения или с самим фактом члененности на состояния “прошлого”, “будущего” и настоящего.

Мы возвращаемся тем самым к процессу самоопределения.

Первая очевидная форма бытия “рефлексии” есть бытие через самовыполнение.

Самовыполнение (практика рефлектирования) сопряжено с оформлением: в этом плане вообще нет рефлексии как таковой, а есть только те или иные типы употребления рефлексии в МД, те или иные способы “поворачивания” ее. Мышление “рефлексии” требует от нас анализа способов “успокоения”, способов снятия и завершения рефлектирования. Тогда успокоение “рефлек­сии” в онтологии философского знания или в онтологии эпистемологического знания (знания о разуме) – это совсем иная рефлексия, чем успокаивающаяся в тех или иных предметных структурах. Следовательно, чтобы представить “рефлексию” как мыслимую целостность, мы должны включить ее в какой-либо мыследеятельностный процесс или дополнить ее соответствующей конструктивной процедурой. Поэтому и типология рефлексии возможна только как типология ее конструктивных, действенных продолжений. Это бытие организованной рефлексии.

Можем ли мы на этом остановиться в развитии нашего понимания? Должны ли мы признать необходимым тот факт опыта, что на уровне рефлектирующей инстанции (как бы мы ее ни определили) будут фиксиро­ваться лишь феноменальные факты разных форм МД, несущих на себе рефлексивные функции и рефлексивную нагрузку, тот факт, что мы будем всегда оставаться в формах нерефлексии и выдавать их за рефлексию? И можем даже открыть дискуссию по вопросу о том, является ли “рефлексия” по преимуществу мыслительной или герменевтической работой.

“Рефлексия” существует в знании о ней; мы можем фиксировать и описать ее как внешне данный объект. Но тогда мы обязаны определить рамки предметности. Вместе с тем мы можем помыслить “чистую рефлексию” конструктивно, увидеть возможность “рефлексии” раньше самого рефлексирования через схему.

4. Поднятый круг вопросов оставался бы принципиально неполным с точки зрения принципов МД – подхода вне обсуждения того, что рефлектируется.

Рассмотрение абстрактного процесса рефлексии и фиксация рассмотрен­ного в содержании понятия должны быть дополнены представлением содер­жания рефлексии.

Тип рефлексии и рефлектирования, форма рефлексии зависят от того, что рефлектируется; каждый тип рефлексивных содержаний требует своей определенной формы организации рефлексии, другими слова­ми, “что” я рефлектирую и “как” я это делаю, какая при этом есть (должна быть) форма организации.

Традиция и практика рефлектирования есть существенный канал консер­вации и воспроизводства самой формации МД даже в том случае, если внутри этой формации выдвигается претензия на развитие.

5. Вступая в сферу анализа предзаданности рефлексии и форм рефлек­тирования, мы прежде всего должны обратиться к самим представлениям о “рефлексии”.

Ясно, что актуальная рефлексия коммутирована со знанием о “рефлексии” и содержанием этого знания; подвижность и мобильность рефлексии во многом связана наличными представлениями и схемой рефлек­сии.

Установление способа рефлектирования и превращение его в императив есть вместе с тем очерчивание, определение исторического типа и формации МД.

 Направление внимания к практикуемым способам рефлексии и формиро­вание императива есть особая характеристика самой формации МД, степени ее имманентной освоенности и перспектив. Представления о рефлексии (какими бы удивительными, с нашей определенной точки зрения, они ни казались), нормы и схемы рефлектирования могут рассматриваться лишь исторически, в структурах функционирования и развития, в циклах жизни тех или иных МД – формаций. Укоренение соответствующей модельной и техни­ческой схемы рефлексии есть своего рода итог, способ “окукливания” и рефлексивного замыкания сферы, типа, формации МД.

Мы будем говорить о рефлексивно “открытых” формациях. В императиве рефлектирования находят свое предельное выражение все принципы, все установки и все программы данной формации. Идея рефлексии и схема рефлектирования отражают границы и допустимые пределы авторефлексии; и наоборот, формы авторефлексии координируют с идейной и мыследеятельностной базой представлений о “рефлексии”.

Существующий императив “рефлексии” и формы отношения к нему, в частности, способы задействования в МД, являются не только культурно-исторической характеристикой МД, но и социокультурной; мы будем говорить о мощности (рефлексивной мощности) рассматриваемой формации (типа) в том случае, если в практике рефлектирования задействован ряд схем и императивов.

6. Итак, актуально осуществляемая рефлексия во многом предзадана, в том числе наличными представлениями о “рефлексии” и способами их задействования.

Мы вынуждены обращаться к распространенным представле­ниям и производить своего рода инвентаризацию, типизацию и схематизацию этих представлений. Несомненно, такая работа предполагает имманентную оформленность норм и схем рефлектирования; анализ реальной практики рефлектирования, для которой такая первичная схематизация и выделение императива еще не произведена, требует совершенно иного подхода и являет­ся предметом отдельного обсуждения.

Вместе с тем обращение к наличным представлениям о “рефлексии” подчинено задачам реинтерпретации этих представлений; мы не предполагаем проводить ни исторического обзора, ни герменевтического восстановления ситуации возникновения и оформления типизируемых схем.

Производя особую генетическую и структурную редукцию, можно ска­зать, что принципиальная способность человека видеть и понимать предметы окружающего мира, с одной стороны, а с другой стороны, одновременно мыслить и осознавать самого себя, мыслящего и воспроизводящего окружаю­щие предметы, – эта способность, а также наличие двух процедур и их одновременное осуществление были осознанны и выступили как факт, свиде­тельствующий о существовании рефлексии. Однако развернутые вокруг этого факта способы интерпретации, установления сути рефлексии и характера рефлексирующей инстанции многообразны и противоречивы. Факт осознания и непосредственного опыта представал то как факт познания, то как факт сознания, знания, деятельности, мышления, коммуникации.

В то же время рефлексия как всякое И/Е – образование не только не рассматривалась с разных сторон, но и развертывалась реально практически в разных направлениях соответственно тому, как она представлялась.

Можно выделить несколько основных способов и направлений понимания и трактовки “рефлексии”.

В этом плане второе направление трактовки рефлексии ограничено проработанностью и оформленностью представлений о “рефлексии” в контек­сте первого из названных направлений.

7. Претензии мыслительного, понимающего и МД – освоения рефлексии, как мы это пытались показать, сталкиваются с существенными трудностями. Основания этих трудностей лежат в области распространенных привычек и догм языка и мышления. Однако выделение такого рода стереотипов понима­ния и мышления и даже критика их не гарантируют ни дескриптивного, ни технического освоения “рефлексии”.

Мы можем зафиксировать, что абстрактная рефлексия вообще не может быть целостным предметом изучения, а доподлинная – встроенная в структуры МД и связанная с теми или иными конструктивными продолжениями – должна рассматриваться типологически.

Мы можем указать на то, что оформление и выделение “рефлексии”, описание ее и построение нормы рефлектирования требуют описания и нормирования всего, более широкого целого мышления и МД, взятых не только и не столько в своих структурных характеристиках, но и процессуаль­но.

Мы можем отмечать факт множественности форм организации рефлексии и множественности способов осуществления рефлексии в МД. Мы можем, наконец, встать на позиции своего рода гносеологического нигилизма и утверждать, что рефлексию в принципе нельзя изучать; ее можно только осуществлять и демонстрировать.

Самоопределяясь в рамках МД – подхода и претендуя на культурно-историческое осмысление феномена рефлексии и разных модусов рефлектирования, мы прежде всего вынуждены в своей рефлексии и своем мышлении разделять:

8. Итак, в чем суть чистой рефлексии и что есть рефлексия как таковая?

Выделение первой, абстрактной сущностной характеристики рефлексии явля­ется чрезвычайной задачей, ибо требует выхода за границы языка; это вытекает из проделанного рассуждения. Если такой выход не осуществлен, то мы вынуждены либо: а) сознательно обращаться к тем или иным абстрактным модельным характеристикам и тем самым характеризовать не чистую рефлек­сию, а тот или иной тип рефлексии в той или иной МД – формации, б) нерефлексивно использовать такие частные характеристики рефлексии, уко­рененные в языке, как характеристики рефлексии как таковой.

Чистая рефлексия является универсальным коммутатором, и суть рефлектирования состоит в коммутировании.

Задав, таким образом, первую абстрактную характеристику, мы предполагаем, рассматривать такие процессы, как сравнение и сопоставление (так называемую “логическую рефлексию”), установление отношений, отождеств­ление и различение, сополагание и отнесение, рефлексивный выход и погло­щение, трансляцию, осознание – как частные и специфические формы и виды коммутирования рефлексии в МД.

9. Граничным условием коммутирования является данность коммутиру­емого.

Привлекая понятие “данность”, следует оговорить способ его исполь­зования в настоящем контексте. В философской традиции понятие “данность” тесно связано с консциенцианализмом вообще и распространенными в насто­ящее время способами интерпретации как самого понятия “сознание”, так и места, роли и функции сознания и работы сознания в жизнедеятельности и МД человека. Не будет преувеличением утверждать, что такой подход трактует “данность” как данность – в – сознании; возникают и формируются вспомога­тельные представления о “непосредственной данности” (например, пережива­ния) и о медиации, опосредовании данности за счет тех или иных культурно-исторических и социокультурных форм.

Однако такой подход, как мы уже отмечали, в принципе не позволяет рассматривать ни чистую рефлексию, ни формы ее МД – организации. На уровне сознания (даже если мы говорим о сознании трансцендентального или гносеологического субъекта) данность есть смысл; рефлексия здесь всегда будет смешиваться с пониманием, а понимание с рефлексией.

Вводя представление о данности коммутируемого как условия коммути­рования рефлексии, мы принципиально меняем как контекст употребления (использования) понятия, так и его базовое содержание. Данность является организованностью или, точнее, организованностным эквивалентом тематизации (хотя может также рассматриваться как результат тематизации). Реализация тематизации в имманентных формах является чисто рефлексив­ной процедурой; она может быть названа также логико-риторической тематизацией, а формой ее фиксации будет тема. Реализация тематизации в формах тематического анализа будет рефлексивно-мыслительной процедурой; она может быть названа гипотетической тематизацией, а соответствующая форма фиксации – тематизмом. Реализация тематизации как тематического синтеза является рефлексивно-понимающей процедурой; мы называем ее фундамен­тальной тематизацией, а форму фиксации – рамкой. Мыследействовательным коррелятом тематизации или ее трансцендентной формой будет являться анализ ситуации, а формой фиксации сюжет.

Граничными условиями коммутирования рефлексии оказываются схватываемость (как условная данность рефлектируемого) и представленность (как безусловная данность). Другими словами, данность может быть задана (и тогда рефлексия осуществляется прежде всего в формах мышления), а может формироваться и выращиваться за счет тематизации и использования как бы естественных возможностей речи-языка, за счет построения новых слов и заимствования новых терминов. При этом понятия и категории как формы данности несут на себе латентную функцию объективации. Усвоение через рефлексию новых слов и новых терминов вплоть до придания им статуса понятий и эксплуатации в рамках взаимопонимающей коммуникации оказы­вается связанным с принципиальным переходом от условной данности к тем или иным формам представленности.

Рефлектируемость, таким образом, состоит в актуальной схваченности и представленности (в пределе – объективированности) и в потенциальной схватываемости и представимости.

10. Рефлексия как возможное и актуальное коммутирование оказывает­ся теснейшим образом связанной с наличными онтологическими представле­ниями и онтологией как таковой.

Представленность и представимость (как модальные характеристики безусловной данности) оказываются вместе с тем новыми характеристиками МД – формации, ее оптических и объективирующих потенций.

Вместе с тем мы получаем возможность определить условия усложнений и детализации форм коммутирования; на первый взгляд, изменение структур и форм коммутирования может происходить сколь угодно дифференцирован­ие вплоть до чрезвычайных рангов рефлексии. Однако если приглядеться внимательнее к процессам тематизации и усложняющимся формам данности коммутируемого содержания, окажется, что рефлексия целиком и полностью определена представленностью и способами развертывания онтологических картин; мы мыслим рефлексию в знании относительно изменения этих объектных конструкций, и так называемые уровни и ранги рефлексии фикси­руют не что иное, как тип изменения этих объектных конструкций.

Однако рефлексия не только сопряжена с объективацией и связана наличной онтологией – рефлексия есть как бы эпицентр объективации, агент объективирующего энтузиазма в МД. Осуществление и развертывание реф­лексии требуют текущего представления того, что рефлектируется в особых формах; рефлексия вызывает конструктивную, мыслительную инициативу. Этот феномен зачастую приводит исследователей рефлексии к выводу, что именно рефлексия создает идеальные объекты, схемы и онтологические представления. Рефлексия тем самым смешивается с мышлением, а мышление с рефлексией.

Мы подчеркиваем совершенно иной аспект участия рефлексии в процес­сах представления, онтологизации и объективации: рефлексия не создает онтологии, но она подготавливает место для тех или иных форм данности (в том числе и для схем объекта, трактуемых онтологически). Рефлексия – в силу внутренней имманентной необходимости самовыполнения, в силу практики и правил рефлектирования, в силу вынужденного поворачивания и направления ее на те или иные аспекты и моменты МД – творит своего рода топику, исходное пространство для коммутирования. Это пространство для сополагания и соотнесения коммутируемого и рефлектируемого, различных форм данности и представленности. Это тем самым пространство рефлексии.

11. Рефлексия пространственна, однако это пространство неоднородно.

В рамках данного пространства “плавают” различные МД – образования и организованности, своего рода “блоки”, имеющие разный статус данности и представленности, а следовательно, и разную степень включенности в процес­сы и структуры коммутирования. Рефлексия как бы “обтекает” с разных сторон эти блоки, захватывая те или иные и создавая композицию блоков либо проникая внутрь того или иного блока, реорганизуясь в соответствии с его внутренним строением.

Однако топология не является уже собственной характеристикой прост­ранства. Совокупность блоков, “плавающих” в пространстве рефлексии, задает полный набор тех МД – образований, которые рефлектируются и могут быть использованы (по-разному и в разных связях) данной рефлексией или, точнее, рефлексией, протекающей и ограниченной намеченным пространст­вом. Теперь в рамках этого пространства начинается особый МД или мыслительный процесс и передвижение. Это передвижение связано с перено­сом, транслокацией, связыванием, соотнесением, сравнением и сопоставлени­ем, соединением разнородного и нахождением общего, сополаганием, погру­жением и вхождением внутрь.

Пространство как состав будет оставаться одним и тем же, а пространство как топология будет изменяться и функционализироваться телеологично. Пространство как состав не имеет мерности; оно гетерогенно и гетерархировано в силу множественности форм данности и многообразия видов и типов потенциального коммутирования. Пространство как топология характеризу­ется введением определенных отношений, особым типом замыкания простран­ства. Выделение центральной, ядерной для данного пространства композиции блоков предполагает наличие целевых процессуальных регулятивов рефлектирования; это направленность рефлексии.

12. Рефлексия направленна, и эта направленность отражает определен­ные тенденции и векторы освоения и организации МД.

Направление рефлексии лежит не в тех процедурах, за счет которых рефлексия стягивает и соорганизует различные МД – образования. Рефлексия — это процесс. Процесс беззакон­ный (ибо рефлексия обладает множеством законов соответственно тому, что она рефлектирует), но направленный. Точнее было бы сказать, что направлен­ность рефлексии отражает не столько процесс рефлектирования, сколько процессуальную развертку функций рефлексии в МД.

Рефлексия не просто коммутирует – это коммутирование подчинено кинетике МД, направлению МД, а вместе с тем определенным тенденциям и перспективам развертывания МД. Это коммутирование для развертывания, и уже в силу этого “схватывание” и “представимость” также должны пониматься как моменты развертывания. Схема рефлексии фиксирует те исторические процессы, которые на данном этапе признаны ведущими. В этом культурно-исторический смысл принятого императива рефлектирования. Укоренение данного императива свидетельствует не столько моменты “импе­риалистического захвата” тем или иным мышлением, так или иначе организо­ванным мыслительным конструированием рефлексивного пространства; это прежде всего установление определенных тенденций разворачивания МД. Вместе с тем рефлексия выступает как механизм развертывания МД и в пределе как механизм развития последней. Другими словами, мы должны говорить о процессах коммутирования, на которые наложена функциональная зависимость “быть механизмом развертывания и развития МД”.

13. Как пространственная, рефлексия интенциональна, как направленная – тенденциональна.

14. Ограниченное пространство задает все существующее. Введение направления и развертывания МД, указание на исторические тенденции предполагают работу с открытыми пространствами.

Идея развертывания предполагает установление активного агента, источника развертывания и развития МД. В рамках обсуждения рефлексии этот вопрос выступает как проблема выделения рефлектирующей инстанции. Ясно, что вопрос о рефлектирующей инстанции означает переход к анализу превращенных форм существования рефлексии. В рамках проводимого рассуждения он может быть снят за счет апелляции к “эфиру” рефлексии; конечно, вторично этот эфир может конденсироваться на тех или иных организованностях МД. Однако материа­лизация рефлектирующей инстанции выступает не столько как результат трактовки рефлексии как таковой, сколько как продукт осмысления и описа­ния процессов развертывания деятельности.

Развертывание МД не может быть признано исключительным достоянием рефлексии. Мы должны признать, что развитие МД имеет множество источ­ников и движущих сил, значит, должна быть задана онтология развития. Выделение естественных и искусственных компонентов процесса развития выступает как требование самой категории развития. В онтологии искусствен­ная составляющая развития может получить характеристику активного агента или источника преобразования в противоположность естественному превра­щению. Перенос категориальных и онтологических характеристик развития на “рефлексию” как один из механизмов развития выражается в ложном представлении самой рефлексии.

Другими словами, идея рефлектирующей инстанции есть несобственная характеристика рефлексии. Вместе с тем интенциональность и тенденциоз­ность рефлексии получают свою вторичную эксплуатацию. Рефлексия обре­тает свой источник и своего носителя. Однако в дальнейшем трактовка рефлексии как эфира и трактовка ее как эманации той или иной рефлектиру­ющей инстанции будут постоянно сталкиваться и пересекаться, порождая целый класс специфических парадоксов рефлексии.

15. Действительность рефлексии первоначально обусловлена двумя соп­ряженными представлениями данности.

Несомненно, предметом следующей рефлексии может стать само отношение инстанции в ее конкретизированной форме к “предмету”, к данности, или отношение разных представлений к данности или друг к другу. Однако условием рефлексии и в этом случае остается “схваченность” и “представленность”, а в пределе – объективация самой инстанции и представлений, возникающих в ней. Другими словами, объективирующий энтузиазм распространяется на рефлектирующую инстан­цию, а значит, на активного агента и источники развертывания МД.

Может быть выдвинуто возражение: в том случае, когда мы в качестве рефлектирующей инстанции полагаем сознание и говорим о состояниях сознания, требование объективации является чрезмерным. Существует посыл­ка о “непосредственной данности”. Однако немецкая классическая филосо­фия реально вводила рефлексию только по мере объективации “сознания” и “Я”. Другими словами, в пределах принятой онтологии классический идеа­лизм соблюдал требование объективации и полагания рефлектирующей инс­танции как данности особого порядка. Там же, где сегодня распространены вульгарные трактовки “самосознания”, там рассуждение исходит из постула­та естественной данности “самости”, или “себя”. В этом случае отрицание необходимости объективации на деле принимает вид неконтролируемого оестествления определенных форм “данности”, тех или иных метафизических гипотез.

Вместе с тем “данность в переживании” ни в коем случае не может быть названа “непосредственной”. Переживаемость как данность задана в культур­но-исторических парадигмах организации эстетического и герменевтического опыта.

Однако полагание в качестве предмета рефлексии отношения инстанции к данности, а вместе с тем и превращение самой инстанции в данность и действительность рефлексии есть во всех случаях результат чисто конструк­тивной процедуры на базе выработанной онтологии. Тогда все зависит от характера принятой онтологии и самого конструктора – набора конструктив­ных элементов и способов их сборки.

Изменение типов отношений, а значит, и типов конструирования самой рефлектирующей инстанции будут осуществляться в подразумеваемом плане – а следовательно, в чистом мышлении или в мысли-коммуникации. Но так как предметом рефлексии являются “отношения”, а точнее, определенный тип отношений, то мышление и мыслительное конструирование будет создавать все новые и новые “отношения”, все более и более сложные “связки” и структуры “отношений” из выделенного в первоначальной, отправной точке базового отношения.

Значит, вопрос сводится к тому: какое же отношение в границах принятой онтологии мы задали в исходной точке, пользуясь доступными нам конструк­тивными средствами, и какой контекст был тем самым определен?

Библиографическая ссылка

Щедровицкий П.Г. Идея рефлексии, изложенная в самых общих чертах // Вопросы методологии. 1991. N 3. C. 72-83.

Щедровицкий П.Г. Идея рефлексии, изложенная в самых общих чертах//Модели рефлексии. Новосибирск, 1995. С. 21-37.