Петр Щедровицкий
Преосуществление схем в мыследеятельности
Щедровицкий П.Г. Преосуществление схем в мыследеятельности // Материалы к программе разработки «Технологий мышления». Выпуск 2. М.: Буки Веди, 2019. С. 5-88.
Оглавление:
7. Представления о схемах в ММК
8. Роль схем в исследовательской мыследеятельности
9. Схематизация ‒ важнейший элемент метода ММК
10. В ММК программа по созданию «языка схем» по разным причинам не была реализована
11. Трудности переноса представлений о схематизации на другие типы мыследеятельности
12. Как создаются методологические схемы
13. Схематизация смысла как основа коллективной мыследеятельности
14. Различение мышления и мыслительной деятельности
15. Программа пересмотра базовых представлений ММК после появления схемы мыследеятельности
16. Представления о схематизации в ХХ в. получили развитие в целом ряде гуманитарных дисциплин
17. Особо выделяется направление интерпретации происхождения схем в рамках освоения человеком языка, поведения и деятельности
18. Базовые схемы связаны с ориентированием человека в пространстве и времени
19. «Пространственная» метафора характерна и для более сложных уровней мышления
20. Уровневый принцип схематизации
21. Роль объектно-онтологических представлений и схем
22. Революция в мышлении, произошедшая в «длинном» XIII в.
1. Введение
В 2005 г. мы поставили на повестку дня XII чтений тему «Вклад Московского методологического кружка в мировую философско-методологическую мысль»1. Именно так появилась тема третьего коллоквиума на XII чтениях ‒ «Схемы и схематизация в традиции и практике Московского методологического кружка»2, а потом и общая тема XIII чтений – «Теория мышления: проблематизация, онтологизация, схематизация».
1. Материалы чтений см. на сайте Некоммерческого научного фонда «Институт развития им. Г. П. Щедровицкого» (http://www.fondgp.ru/lib/chteniya/).
2. Стенограмму основного доклада коллоквиума Б. В. Сазонова «Процессы схематизации и схемы в ММК: к проблеме онтологического статуса схем» см.: http://www.fondgp.ru/lib/chteniya/xii/mat/6/0
Следует подчеркнуть, что именно техника схематизации традиционно вызывала повышенный интерес при анализе опыта и основных идей Московского методологического кружка. В период, предшествующий XII чтениям, был опубликован целый ряд статей и даже книг, посвящённых схемам3.
После проведения третьего коллоквиума на ХII и ХIII чтениях состоялось пять специализированных конференций по схематизации в 2007‒2011 гг., а также выпущена книга В. М. Розина4. И сейчас мы проводим школу по этой проблематике.
3. Зинченко А. П. Схематизация как средство и форма организации интеллектуальных работ. Тольятти, 1995; Розин В. М. Онтологические, направляющие и организационные схематизмы мышления // Кентавр. 1998. № 20; Морозов Ф. М. Что такое схематизация? //Кентавр. 2001. № 26; Розин В. М. Знание или схемы: познание мира или его конструирование? // Кентавр. 2001. № 27; Громыко Ю. В. Метапредмет «Знак». Схематизация и построение знаков. Понимание символов: учеб. пособие для учащихся старших классов. М., 2001. 288 с.; Морозов Ф. М. Схемы как средство описания деятельности (эпистемологических анализов). М., 2005. 181 с.; Громыко Н. В. Обучение схематизации. М., 2005. 475 с.
4. Тезисы докладов конференций см. на сайте Некоммерческого научного фонда «Институт развития им. Г. П. Щедровицкого» (http://www.fondgp.ru/lib/conferences): Винов И. Е. «Схема как форма организации мыслительных процессов и атрибут символической функции» (2007), Голубкова Л. Г. «Модели будущего в управленческих схемах» (2010), Губанов А. Ю. «Роль схем в ситуациях взаимодействия методолога и управленца» (2009), Данилова В. Л. «Пространство анализа опыта схематизации в ММК» (2008), «Мышление о динамичном мире» (2009), «Особенности методологического употребления схем» (2007), Дубровский В. Я. «К заданию норм схематизации» (2007), Ищенко Р. В. «Понятие предмета и предметной формы организации в работах Г. П. Щедровицкого» (2011), Ларин А. О. «Логика и формализация управленческих методов и схем в образовательном проекте» (2008), Малиновский П. В. «Схема мыследеятельности: от онтического статуса к онтологическому» (2007), Малявина С. А., Грязнова Ю. Б. «Схемы и схематизация в государственном управлении» (2009), Марача В. Г. «Схемы, пространство-время и мышление (2007), «О программе методологических исследований в области операционализации работы с пространствами схем» (2009), «Методологическое пространство построения подходов и интерпретации схемы мыследеятельности» (2011), Мрдуляш П. Б. «Обучение схематизации» (2007), «Принципы схемной реконструкции» (2008), «Схематизация VS визуализация» (2011), Попов А. А. «Схематизация как онтопрактическая функция в образовании» (2007), Раппапорт А. Г. «“Человечки” на схемах Теории Деятельности» (2007), Розин В. М. «Схемы в методологии и науке, в творчестве и культуре» (2007), «Сообщение “схемы”» (2008), «Методологический анализ “цикла жизни” схемы» (2009), «Особенности методологического мышления и схематизации» (2010), «Предмет, распредмечивание, опредмечивание» (2011), Сааков В. В. «Смысл и схематизация» (2009), «Схематизация: преодоление границ, устанавливаемых мысли языком, знаком и знанием» (2009), «Схематизация в деятельности: методологические и методические аспекты» (2011), Сазонов Б. В. «Специфика процессов схематизации в ММК» (2007), «Специфика схематизации в ММК» (2010), Содин С. Л. «Методологическая схема как карта движения через различные регионы мышления и деятельности» (2007),Сорокин К. С. «Использование методологических схем для аргументации на примере статьи Г. П. Щедровицкого «Игра и детское общество» (2008), Тюков А. А. «Схема и схематизация» (2007), «Псевдогенетическое развертывание схем в содержательно-генетической логике» (2008), «Техника псевдогенетического разворачивания схем» (2009), Яшенкова М. В. «Использование схемы системы-2 для принятия решения в сложной ситуации» (2010). Розин В.М. Введение в схемологию: Схемы в философии, культуре, науке, проектировании. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011. 256 с.
2. Принципы схематизации, сложившиеся к 1990-м гг.
Углублённому обсуждению данной темы препятствует кажущаяся очевидность феномена использования схем и схематизации в традиции Московского методологического кружка. Многие авторы в разные годы обращали внимание на обилие графики, используемой последователями Георгия Петровича Щедровицкого. Исходя из общих соображений, мы понимаем, что использование специфических знаков – важный фактор социальной самоорганизации любой сплочённой группы. Отличительные признаки представителей «методологического сообщества»:
- использование «графем» позиций (в различных дизайнах);
- использование многоэтажных схем замещения (на ранних этапах деятельности Московского логического и методологического кружков);
- в меньшей степени – использование так называемых парадигматических схем и их стандартизированных интерпретаций;
- авторский стиль постоянного рисования при говорении, характерный для многих последователей Московского методологического кружка разных генераций.
Как бы я действовал, если бы выступал перед вами 35 и даже 30 лет назад? Я бы попытался с самого начала схематизировать свою «рабочую» ситуацию. Такой приём был в меньшей степени характерен для кружковой работы, но широко стал использоваться в рамках организационно-деятельностных игр.
Я бы использовал графическую матрицу схемы «шага развития» для выражения ряда смыслов, связанных с направленностью и логикой проводимой мною работы. Использование этой матрицы служит намёком на то, что мы имеем дело с ситуацией изменения или даже развития (рис. 1).
Как бы я действовал, если бы выступал перед вами 35 и даже 30 лет назад? Я бы попытался с самого начала схематизировать свою «рабочую» ситуацию. Такой приём был в меньшей степени характерен для кружковой работы, но широко стал использоваться в рамках организационно-деятельностных игр.
Я бы использовал графическую матрицу схемы «шага развития» для выражения ряда смыслов, связанных с направленностью и логикой проводимой мною работы.
Использование этой матрицы служит намёком на то, что мы имеем дело с ситуацией изменения или даже развития (рис. 1).
Я ввёл бы в эту схему знак позиции. В принципе, существуют парадигматические схемы, в которых такое совмещение уже произведено: например, так называемая схема «переноса опыта»5, в которой процесс переноса опыта из ситуации 1 в ситуацию 2 рассматривался в логике культурно кодифицированных каналов трансляции и разделения разных типов деятельности и мышления. Однако в данном случае я бы обозначил на схеме себя самого в контексте ситуации изменения или развития как позицию (рис. 2).
5. Щедровицкий Г.П. Мышление. Понимание. Рефлексия. М.: Наследие ММК, 2005. С. 600.
Следует читать: я (или та часть меня, которая находится в этой ситуации) нахожусь в ситуации изменения/развития. Появление на схеме знака позиции автоматически предполагает, что сам я перемещаюсь в так называемую рефлексивную позицию.
Другими словами, я снова привлёк парадигматическую схему системомыследеятельностного подхода, выражающую принцип или понятие рефлексии.
Эта рефлексивная позиция также может быть прямо (как позиция со звёздочкой) или косвенно (в виде рамки, задающей границу пространства мышления/мыследеятельности исходной позиции) введена в графему.
Задав пунктирные границы пространства, я бы ввёл в него дополнительную графему: «верстака» мышления/мыследеятельности. Эта перерисовка также опирается на парадигматическую схему или, точнее, группу схем системомыследеятельностного подхода. Одна из них так и называлась схемой «верстака»6, и с этой схемой тесно связана схема пространства методологического мышления/рефлексии, введённая Георгием Петровичем в 1979 г.7 и известной статье 1983 г.8 (рис. 3).
6. Щедровицкий Г. П. Принципы и общая схема методологической организации системно-структурных исследований и разработок // Избранные труды. М., 1995. С. 88‒114.
7. Щедровицкий Г. П. Проблемы построения теории мышления. 1979. С. 14. [Рукопись].
8. Щедровицкий Г. П. О методе семиотического исследования знаковых систем. Расширенное изложение доклада на Симпозиуме по изучению знаковых систем. 1963. [Рукопись].
В рамках пространства я бы ввёл внизу слева два вложенных друг в друга облака, обозначающих малую и большую историческую ситуацию: малую историю Московского методологического кружка, большую историю, а также ряд других блоков – в частности, блок категорий, категориальных понятий и блок «метода» (рис. 4).
При этом надо учитывать, что в технике кружка «места» или границы этих подпространств рисуются из рефлексивной позиции, а наполнение этих мест будет вырисовываться из самой базовой позиции или её «клонов».
Таким образом, возник графический «синкрет», который соединяет в себе логику и графическую форму нескольких так называемых парадигматических схем системомыследеятельностного подхода. Я использовал при этом принцип схем, нарисованных на схемах.
Для слушателя я бы мог теперь предложить по крайней мере три разных горизонта понимания: 1) это вообще не схемы и не схематизация по Георгию Петровичу Щедровицкому и методологическому кружку; 2) это особый авторский стиль схематизации, созданный Петром Георгиевичем, – у каждого последователя кружка есть такой персональный авторский стиль, частично опирающийся на использование парадигматических схем системомыследеятельностного подхода или отдельных графических элементов этих схем; 3) это изложение/использование нескольких приёмов/операций/способов графического языка системомыследеятельностной методологии.
3. С 1985‒1986 гг. базовыми становятся «схемы рамок» или схемы с рамками
35 лет назад, будучи активным участником сначала кружка, а потом первых организационно-деятельностных игр, я вслед за Георгием Петровичем интерпретировал эту технику и её результаты, с одной стороны, как эффективный приём самоорганизации, а с другой – как приём организации пространства коллективной работы. Однако в дальнейшем я разочаровался во втором и несколько трансформировал свою трактовку первого. Думаю, что сегодня в подавляющем большинстве случаев использование графических форм/пиктограмм, заимствованных из традиции Московского методологического кружка, создаёт иллюзию в плане организации процессов понимания. И, к сожалению, потеря на этапе прикладного использования наработок Московского методологического кружка более широкого массива интерпретаций схем системомыследеятельностного подхода часто приводит к исчезновению их базового смысла.
Осознание этих трудностей привело меня в 1985–1986 гг. к необходимости на достаточно длительный период отказаться от подобного использования схем и вынести эту технику за скобки, сохранив в своём личном технологическом арсенале только схемы рамок или схемы с рамками.
Дополнительным фактором, который укрепил меня в этом понимании, стало то, что после распада кружка коммуникация так изменила свой характер, что перестали рождаться схемы, или – по логике разделения труда – именно Георгий Петрович выполнял в кружке функцию (роль) или тип работ, связанные со схематизацией смысла (смыслового поля) той коллективной коммуникации, которая разворачивалась поверх индивидуальных смысловых интервенций членов кружка (в том числе поддержанных первичной схематизацией).
В силу этого для тех, кому данная схематизация помогает, можно дальше пользоваться ею для отслеживания моей работы или её «имитации» («имитация» ‒ важный методологический термин). Мне же достаточно использовать в дальнейшем схему с рамками, которая отражает моё понимание специфики методов мышления, о чем я подробнее скажу дальше (рис. 5).
4. Метод анализа организованностей в системомыследеятельностном подходе
В системодеятельностном (позднее – в системомыследеятельностном) подходе важнейшую роль играет категориальное понятие организованности9. С точки зрения этого подхода мир, в котором мы обнаруживаем и раскрываем себя в качестве представителя человечества (социально и исторически), пронизан и конституирован различными процессами, несущими в себе силу, формирующую и преобразующую все виды доступного материала (как природного, так и рукотворного). Важнейшим процессом является процесс целенаправленной организации и переорганизации, заложенный в действии отдельного человека и деятельности человечества в целом. Но и другие процессы, которые мы привыкли категоризовать как естественные, также могут быть поняты как силы и среды, захватывающие различные виды материала и преобразующие (формирующие) его.
9. См. первую лекцию из курса лекций 2007–2009 гг. «Введение в синтаксис и семантику графического языка СМД подхода»: http://www.fondgp.ru/lib/mmk/58/1_chasty.doc
Устройство того или иного конкретного явления (проявления) человеческого мира в логике деятельностного подхода можно понять, только соотнеся его с теми процессами, которые предшествовали его появлению или сопровождали цикл его жизни и несли на себе соответствующую организующую силу. Термин «организация» в данном случае употребляется, с одной стороны, как глагол, а с другой – как существительное.
Способ или форма организации в широком смысле слова (включая организующую силу любого процесса) создаёт организованность как отпечаток на определённого рода материале.
В. Я. Дубровский для выражения этого принципа рисует различные квази-схемы. По моему мнению, этот принцип наиболее чётко выражен в схеме «организационно-технического отношения»10. Эта схема в различных интерпретациях используется также для выражения смыслов, связанных с понятиями «организации» и «управления» как особых типов деятельности (если в широком смысле слова, то мыследеятельности), описания процессов «реализации» (в том числе процессов отношения между нормами культуры и реализацией этих норм в ситуациях деятельности в естественном залоге), а также для фиксации отношений между мышлением и деятельностью в мыследеятельностном подходе.
10. Щедровицкий Г. П. Организационно-деятельностная игра как новая форма организации коллективной мыследеятельности // Методы исследования, диагностики и развития международных трудовых коллективов. М., 1983.
Огромное влияние на кристаллизацию этого принципа в работе Московского методологического кружка (а также на выражение этого принципа в парадигматической схеме организационно-технического отношения) оказала эволюция системных представлений в самом кружке.
Если мы обратимся к работе 1964 г. «Проблемы методологии системного исследования»11, то увидим, что Георгий Петрович излагает в этом тексте основные моменты достаточно традиционного для того времени системного понимания, и в дальнейшем эта трактовка получила название категории «системы 1» (или системного подхода 1). Аналогичный подход можно встретить в работах многочисленных «системщиков-натуралистов» от Н. Винера до Л. Берталанфи.
11. Щедровицкий Г. П. Проблемы методологии системного исследования. М., 1964; см. также: Щедровицкий Г. П. Избранные труды. С. 155‒196.
С точки зрения системного подхода 1 сложный объект имеет «структуру», в которой могут быть выделены «элементы» и «связи». Представление о процессах на этом этапе работы кружка еще не вышло на передний план, а структура связей (как и вся структура в целом) не рассматривалась и не трактовалась как след (отпечаток) процессов или их «направляющая». Роль деятельностного позиционирования в формировании системного взгляда или системной точки зрения – того, что П. Чекланд позже назовёт революцией «мягкой системной методологии» – а также появление «второй категории системы» ещё впереди.
Вместе с тем параллельное развёртывание деятельностных и системных представлений оказывается очень эвристичным: любая «вещь» деятельностного мира может трактоваться одновременно и как процесс (генетически – через выявление процесса или процессов, которые придали этой вещи её исходную форму/структуру), и как эффект попадания на определённое место в той или иной функциональной структуре.
В мыследеятельности существуют разные организованности; они являются продуктами (следами или отпечатками на том или ином типе материала) разного типа процессов, взятых в своей формирующей силе. Любая «вещь» деятельностного мира может быть объяснена через этот принцип. Интерпретация чего-либо, с одной стороны, как организованности материала, а с другой стороны, как организованности деятельности фактически увязывает искусственную и естественную трактовки. В соответствии с этим подходом любое сложное образование может быть разложено на уровни структурирования, соотнесённые либо с последовательностью его возникновения/ формирования/ складывания, либо с одновременностью включённости в разные контуры организации; как следствие организационных действий различных участников, направленных на один и тот же материал деятельности.
Этот методологический принцип я сохранил при запуске проекта «Технологии мышления – 2» в исходной тематической программе школ по методологии. Мы сфокусировали своё внимание на нескольких ключевых «вещах» мышления – проблемах, предметах, знаниях, смыслах, объектах и схемах.
Подобная фокусировка потребовала осуществления процедуры контекстуализации или масштабирования – поиска границ того деятельного целого, в котором (и относительно которого) можно было выделить значимые для реконструкции устройства данной организованности процессы. Это требовало также вычленения всего пакета процессов, которые формировали исходные структуры рассматриваемых организованностей или, напротив, подхватывали и начинали использовать уже сложившиеся структуры, их энергию и их инерцию. Из названных пакетов процессов необходимо было выделить основные (базовые или ключевые) для объяснения тех или иных сторон и характеристик рассматриваемых организованностей, реконструировать геометрию этих процессов и формы их взаимовлияния (интерференций), значимой для понимания и интерпретации отдельных характеристик (свойств).
Не стоит думать, что это простая задача. Георгий Петрович всегда подчёркивал, что представление о любом единичном процессе есть результат очень сложной работы, во многом истории мышления – размышления, где каждое следующее поколение мыслителей вносит свой маленький вклад в эволюцию общего понимания и общих представлений. Мы карлики, но мы стоим на плечах гигантов…
В ряде случаев установление такого базового процесса требовало большой предшествующей исследовательской или онтологической работы, а часто – построения соразмерных этим задачам практических или экспериментальных ситуаций.
Оглядываясь на ту работу, которую мы проделали с момента запуска программы школ в 2010 г., я хочу отметить два момента.
Первый момент носит ситуативный характер: в моей личной работе фактически оказалось пропущено три первых года работы школ. Я не только не двинулся вперёд в понимании «проблем», «предметов» и «знаний», но даже не смог систематизировать ранее сделанные наработки. Чуть лучше сложилась ситуация с докладами на школах в 2013 и 2014 гг.
Второй момент связан с возможностями для вас как слушателей понимать ряд методологических текстов различных последователей Московского методологического кружка независимо от того, к какой группе они принадлежат.
Если вы вслушаетесь или вчитаетесь в эти работы, то везде увидите явную или скрытую работу данного метода. Любой представитель школы Московского методологического кружка при анализе и трактовке тех или иных явлений, в нашем случае – организованностей мышления (и ещё более узко – схем с теми или иными авторскими особенностями), производит все названные процедуры. Он:
- «смещает» границы рассматриваемой области феноменов;
- выделяет перечень процессов, устанавливает между ними те или иные отношения;
- идентифицирует базовый, или ведущий, процесс, дающий возможность ухватить значимые характеристики рассматриваемого мысленного предмета.
Безусловно, это не значит, что эти авторы однозначно приходят к одним и тем же результатам. По-разному проводя масштабирование и выделяя границы рассматриваемых целостностей (в которых на следующем шаге будут выделяться соответствующие значимые контексты и функциональные структуры), вычленяя из общего поля мыследеятельности разные процессы, а среди них – базовые/ключевые/основные, категоризуя их и вместе с тем выстраивая определённую геометрию этих процессов по отношению друг к другу, эти авторы рассчитывают получить в итоге разные характеристики искомого. В данном случае – схем и схематизации. И получают их.
В отдельных случаях мэтры методологии могут позволить себе в рассуждении последовательно менять угол зрения, поворачивая рассматриваемый предмет/объект, одновременно удерживая эту калейдоскопичность в фокусе интеллектуального внимания, мысленно погружая эту структуру/организованность в разные контексты/процессы, стараясь достичь в итоге голографического видения её устройства.
Как и любой метод, по мере своего освоения и использования в различных ситуациях в работе конкретного автора (в историчности его мыслящего сознания) последний обрастает огромным числом дополнительных технических приёмов, личных техник и личных знаний, часть из которых потом ученики и историки назовут по-разному: синтезом апперцепции, феноменологией или системомыследеятельностной методологией.
Для многих из вас (прежде всего тех, кто сознательно занял ученическую позицию) грубо описанный мною метод сам по себе является предметом понимания и освоения, в том числе на материале анализа мышления и ключевых организованностей мышления. Как было сказано выше, в устных докладах и текстах последователей Московского методологического кружка вы можете наблюдать различные модификации и личностные стили применения этого подхода, а также различные авторские трактовки результатов его использования при анализе мышления и его организованностей. Думаю, что на примере «схем» эта картинка будет очень яркой.
Однако для меня ситуация выглядит несколько иначе. В 1983 г. в ходе игры в Новой Утке мы (большой коллектив участников игры, включая Георгия Петровича) столкнулись с целым рядом ограничений при применении этого метода именно к «схемам» как особой организованности мыследеятельности.
5. История понятия "схема" и сопутствующих понятий
Эти трудности и сегодня проявляются в большинстве работ представителей методологического движения, посвящённых схематизации. Начнём с двух, лежащих на поверхности.
Первая из них состоит в том, что «схему» как организованность мыследеятельности необходимо в ходе работы отграничить от других организованностей как функционально, так и морфологически – в частности, от онтологических представлений, идеальных объектов, чертежей, карт, диаграмм, таблиц, графиков, образов, символов, моделей, знаний, фигур, форм, обликов, очертаний, иероглифов, пиктограмм и картин. В принципе, эту трудность можно рассматривать как стандартную, стоящую на пути анализа любой организованности при применении данного метода, но в данном случае мы чувствуем, что она вызывает большие трудности, чем в других случаях.
Вторая трудность – это факт популятивного (множественного) характера самих схем. Этот факт частично камуфлируется тем, что в русском языке и в русской философской и гуманитарной традиции термин «схема» не имеет той многозначности, которой он обладает в европейских языках. В частности, в теологии и философии, по крайней мере с ХVII века, существуют две транскрипции использования этого термина: ShemA и ShemE.
В 1656 г. английский пресвитерианский священник Обадиа Седжвик пишет эссе о важности разумных «схем спасения»12. В 1658 г. вышла книга «Vindiciae Foederis, или Защита Договора между Богом и человеком» Томаса Блейка, в которой присутствует некая «схема целого», которая потом в тексте раскрывается в таблицах13.
12. Sedgwick О. The Humbled Sinner. Ed. TR & EM, 1656.
13. Blake Th. Vindiciae Foederis, or a Treatise of the Covenant of God with Mankind. London: Printed for Abel Roper, 1653.
Эти работы, очевидно, опираются на длительную историю обсуждения проблем свободы воли и предопределения в протестантизме. Так, некто Уильям Перкинс в начале ХVII в., пытаясь помочь членам Церкви найти «путь к спасению», ввёл целый ряд «схем» – таблиц, описывающих порядок причин (действий) Спасения и Проклятия. Духовное возрождение рассматривалось Перкинсом как процесс, состоящий из нескольких этапов, которые с необходимостью должен был пройти верующий14.
14. Perkins W. The Art of Prophesying. The Banner of Truth Trust, 1996. 206 р.
Фрэнсис Йейтс в книге «Искусство памяти»15 относит Перкинса к кругу английских последователей Пьера де ла Раме (Петра Рамуса, 1515–1572), которые в Кембридже разрабатывали метод познания, позволяющий перейти от силлогизма к содержательным суждениям, применимым в том числе для решения жизненных и практических задач. Двигаясь вглубь истории, мы обнаружим целый ряд аналогичных рассуждений и организационно-деятельностных «схем», направленных, в отличие от традиционных «мнемосхем», на решение задач самоорганизации в вере вплоть до известной лестницы Раймонда Луллия (прим. 1235–1316)16 (рис. 6). Позже мы рассмотрим это подробнее.
15. Йейтс Ф. Искусство памяти. СПб.: Университетская книга, 1997. 480 с.
16. Луллий Раймонд. Liber de ascensu et descensu intellectus. Валенция, 1512.
Параллельно со «схемами Спасения» близкие по типу изображения появляются и в книге «Tyrocinium Chymicium» (1610) Жана Бегина, ятрохимика Генриха Наваррского17.
17. Beguinus J. Tyrocinium Chymicium / Richard Russell (Translator). Heptangle Books, 1983. [1669 edition facsimile].
В ней Бегин даёт описание некоторых химических действий и происходящей при этом реакции. При этом он использует фигурные скобки Рамуса. В энциклопедических словарях его запись химического уравнения сейчас называют диаграммой. Слово diagram приходит в английский из французского, где обозначает геометрическую фигуру из линий. В издании книги Бегина 1615 г. она уже выглядит вот так (рис. 7).
В 1787 г. шведский химик Торберн Бергман в работе «Трактат об избирательном химическом сродстве» публикует 64 рисунка18. Он называет их ShemE. В этих рисунках он комбинирует известные на тот момент химические элементы, визуализируя их соединения при помощи алхимических символов (эта традиция также восходит в том числе к Р. Луллию).
18. Torbern B. Opuscula physica et chemica. 1787.
Важно подчеркнуть, что Бергман рисует не статическую карту (map), не цепочку процесса (chain), не логическое дерево (tree), не картину (picture), не форму (forma) и не план (plan). ShemE он называет иной способ графического выражения, где есть и набор элементов, и набор процессов, соединения или реакции. Судя по всему, до Бергмана такого способа визуализации в одной графеме элементов (объектов) и действий не было (рис. 8).
Я не случайно привожу именно эти примеры, а не цитирую Канта, который вводит свои «схемы» практически одновременно с Бергманом. Однако, обсуждая проблему возникновения априорных понятий и вводя в свою модель процесса познания «посредника», «представление об общем способе, которым рассудочное воображение доставляет понятию образ», Кант называет продукты этого процесса ShemA. В издании «Kritik der reinen Vernunft» (Рига, 1781) термин ShemA (а также в различных падежах Shemate, Shematen) употребляется около 70 раз, а термин Shematismus – 8 раз19.
Для того времени сами эти термины не были новыми. Термин Shematismus обычно использовали в названии различных справочников или каталогов, в том числе содержащих описание структур или предметов, принадлежащих к одному классу явлений. Достаточно взглянуть на «Shematismus Geographiae Matematicae» издательского дома наследников картографа Карла VI Иоганна Баптиста Гоманна (1664–1724), который представляет собой справочник или каталог, содержащий 23 рисунка небесной сферы, земли, глобусов, работы Николая Коперника и Тихо Браге20.
19. Kant I. Kritik der reinen Vernunft. Riga, 1781.
20. Brahe T.O. Astronomiae Instauratae mechanica. Wandesburgi, 1598.
Уже у Ф. Бэкона в «Новом Органоне» (1620)21, написанном в оригинале на латыни, понятие Shematismus latens используется в смысле «скрытой структуры», связанной с наличием скрытого процесса. «Именно в силу этого приёма, – пишет Бэкон, ‒ за открытием подобного скрытого схематизма – в английском переводе в дальнейшем будет использоваться термин “форма”, а в русском переводе Петра Алексеевича Бибикова 1874 г. используется термин “схематизм” – истинное созерцание и свободное действие»22.
21. Бэкон Ф. Собр. соч. СПб., 1874. Ч. 2; см. также: Бэкон Ф. Соч.: в 2 т. М.: Мысль, 1972. Т. 2; Bacon‘s Novum organum / ed. with introd. notes ets. by Th. Fowler. Oxford Clarendon Press, 1889; http://www.lib.ru/FILOSOF/BEKON/nauka2.txt
22. Бибиков П. А. Бакон, Собрание сочинений. СПб., 1874. Т. 2.
Также этот термин использовался в смысле «предположения», «принятия на себя» (в том числе права и ответственности), описания регламента «вступления в должность» исходного формирования. Термин ShemA в этот период рассматривается как концепция или принцип, которые объединяют всех членов одного класса, генеральный тип или неотъемлемая форма (принцип) устройства явления или группы явлений.
В своё время Ю. В. Громыко выбирался из этого казуса, предложив понимать различие между ShemА и ShemЕ в рамках распространённого в системо-мыследеятельности различия между двумя функциями использования схем: организационно-деятельностной и объектно-онтологической. В своей работе «Метапредмет “Знак”»23, в основном посвящённой схематизации, Громыко предлагает рассматривать ShemЕ как организационно-деятельностные, а ShemА как объектно-онтологические схемы.
23. Громыко Ю. В. Метапредмет «Знак». Схематизация и построение знаков. Понимание символов; http://www.ippk.ru/attachments/article/2194/Метапредмет%20Знак.doc
Эту линию интерпретации полностью заимствует и несколько конкретизирует Ф. М. Морозов. Он приписывает приоритет такого словоупотребления самому Пиаже: «“Схематизационный корпус” работ Пиаже обрамляется следующими понятиями: “схема” (schema), мн. число – “схемата” (schemata), “схем” (именно так звучит французское слово “scheme”, мн. число которого – schemes – звучит “схемы”), “фигуративная схема”, “операторная схема”, “схематизм”, “сенсомоторная схема”, «перцептивная схема».
Начнём с того, что термин “схема” используется Пиаже в двух смыслах – узком и широком.
В широком смысле “схема” – это любая нерефлексивная и непрозрачная как для исследователя, так… и для ребёнка структура действия, мысли или коммуникации. Иными словами, “схема” в широком смысле – это до-формальные и до-понятийные структуры. Иногда в этом же значении употребляется термин “схематизм”.
Говоря о схемах в узком смысле, мы должны вслед за создателем “генетической эпистемологии” сделать несколько различений.
Итак, “схема” (schema, мн. число “схемата”) относятся к репрезентации реальности без попыток какой бы то ни было её трансформации. Примером схемы может служить план города. Схемы относятся к так называемым “фигуративным аспектам мышления” и вообще когнитивных функций. Пиаже пишет, что фигуративной “мы будем называть деятельность, содержащую попытку представить реальность в том виде, как она дана без каких-либо её трансформаций”. <…>
…Содержание терминов “схема” и “фигуративная схема” является тождественным. Напротив, “схем” (schème, мн. число “схемы”) представляет собой всё то, что является повторяющимся и обобщаемым в действии. К примеру, “схем” – это то общее, что существует между толканием предмета с помощью палочки или любого другого инструмента. “Схем” относится к так называемым “операторным аспектам мышления”. Пиаже пишет, что “мы будем называть «операторной» такую деятельность субъекта, которая содержит попытку трансформировать реальность: а) совокупность всех его действий (за исключением тех, которые подобно подражанию или рисованию намеренно направлены исключительно на аккомодацию) и б) сами операции”. Таким образом, содержание терминов “схем” и “операторная схема” также является тождественным»24.
24. Морозов Ф. М. Схемы как средство описания деятельности (эпистемологический анализ). С. 69‒70; http://www.os.x-pdf.ru/20filosofiya/464867-1-fm-morozov-shemi-kak-sredstvo-opisaniya-deyatelnosti-epistemolog.php
6. Предварительные выводы
Во-первых, я не считаю использование понятия «схемы» в Московском методологическом кружке ни эксклюзивным, ни оригинальным. Часть кажущейся «оригинальности», по сути, представляет собой проблему «перевода», а часть ‒ обусловлена зауженным кругом исходного сопоставительного анализа. Можно легко обнаружить использование понятия «схемы» и сопутствующих понятий как в период, непосредственно предшествующий Канту, так и задолго до него, вплоть до античной философской традиции. Внимательная реконструкция этой истории – дело большого дальнейшего исследования. Более того, для меня поиск подобной оригинальности сам по себе также не является ценностью; в истории мысли меня скорее интересуют общие для философской и методологической традиции способы понимания и интерпретации.
Во-вторых, я вижу, что в большинстве работ последователей кружка, посвящённых схемам, воспроизводятся те трудности (по крайней мере две), о которых я говорил и с которыми наш коллектив в явном виде столкнулся в 1983 г. Мне кажется, что Георгий Петрович устроил это столкновение в тот период вполне сознательно, в том числе и в воспитательных целях, для того чтобы нас проблематизировать. Можно предположить, что обе эти трудности ‒ трудность отграничения «схем» как организованностей мыследеятельности от других организованностей и трудность разграничения внутри общего рода «схем» различных её типов и видов ‒ в рамках общего метода являются лишь методической проекцией более существенной трудности, связанной с установлением «основного», или «базового», для этой организованности процесса. Я оставляю в стороне «обходные манёвры», указывающие в этом качестве для схем процесс схематизации.
Эта (в нашем условном перечне третья) трудность может либо быть обусловлена чисто методическими причинами (глубинными проблемами самого метода), либо оказаться связанной с ошибками исходного масштабирования поля рассмотрения. В дальнейшем я буду искать корень проблемной ситуации на пересечении этих двух линий.
Давайте с этой точки зрения вернёмся к анализу традиции обсуждения схем и схематизации в Московском методологическом кружке и посмотрим, не дают ли эти обсуждения нам какой-то подсказки. Итак, как масштабировал Георгий Петрович поле своего рассмотрения и какие процессы он считал важными для анализа схем и процессов схематизации?
Конец ознакомительного фрагмента.