Петр Щедровицкий
Знание и объект в содержательно-генетической логике и эпистемологии
Щедровицкий Г.П., Щедровицкий П.Г. Знание и объект в содержательно-генетической логике и эпистемологии [Электронный ресурс] // Сетевой журнал «Кентавр». Режим доступа: http://v2.circleplus.ru/archive/s1994/tezis/0/znanie/text
Настоящие тезисы написаны мною (Петром Щедровицким) в рамках работы над предисловием к 1-му тому «Избранных сочинений» Г.П. Щедровицкого на основе собственных рукописных заметок Георгия Петровича разных лет. По замыслу 1-й том должен включать в себя работы по содержательно-генетической логике (эпистемологии).
1. То, с чем реально имели дело все теоретики, философы и ученые, это совокупность знаний, накопленных человечеством в ходе исторического развития практики. Эти знания — и в этом их назначение и функция в деятельности — представляют собой единство субъективного и объективного: с одной стороны, они отчуждают и опредмечивают человеческую субъективность, а с другой стороны — оформляют объективный мир, выражают некоторый смысл для деятельности и внутри нее.
Поэтому мы говорим, что знания объединяют и снимают в себе объективное и субъективное; именно в этой функции они существуют в деятельности и такими выступают для практического сознания.
Конечно же, мы здесь обязаны спросить: а) что есть знание; б) как выделяется сам мир знания и полагается в рамках истории и в) как к нему относится теоретическое сознание?
2. Теоретическое сознание, начинающее со «знаний» как с некоторой непосредственной данности, проделывает работу, обратную той, которую совершает непосредственное (обыденное) сознание, формирующее сами мнения, на основе неструктурированной рефлексии опыта деятельности. Оно стремится отрефлектировать знания и разложить их на объективную и субъективную компоненты, вновь выделить в знании субъективное и объективное, представить их как бы независимо от знания в их собственной природе и чистоте.
При этом содержание знаний и смысл выражающей его знаковой формы схематизируются, а полученная таким образом схема интерпретируется как изображение объекта как такового. Здесь мы, естественно, должны более подробно остановиться на анализе интенциональных отношений и их места в мышлении и деятельности. Однако во всех случаях мы получаем схему объекта, которую можем при определенном повороте зрения квалифицировать как (онтологическую) картину объекта, как бы отделенную от самого знания, из которого она была получена. Эта схема начинает использоваться с этого момента сама по себе.
Важно, что получаемая таким образом схема интерпретируется не как содержание знания, а как изображение самого объекта и именно в этой функции затем используется.
3. В этой процедуре заложены основания для двух различных движений: для выделения объектно-онтологической картины и для выделения того, что может интерпретироваться как содержание знания. Однако это различие осознается лишь в немецком классическом идеализме, в частности, у И. Канта.
С другой стороны, тот же самый смысл знаковой формы, выражающий знание, схематизируется принципиально иным образом и интерпретируется как изображение знания как такового в его специфике, отличающей его от объекта — как изображение формы знания. Можно сказать, что эта схематизация интерпретировалась как изображение субъективного аспекта знания, но само различие формальной стороны дела и субъективного аспекта закрепилось лишь в работах того же И. Канта.
Иммануил Кант (1724-1804)
4. Так возникает оппозиция знания и объекта (являющаяся, как мы пытались показать, результатом достаточно специфической и философской рефлексии), и так создаются или образуются три противопоставленных друг другу пространства — пространство знаний как таковых, пространство теоретических идеальных объектов и пространство субъективных форм (в том числе форм мышления и деятельности).
Само это разделение в скрытой форме появляется уже у Платона и Аристотеля вместе с появлением теории сознания, а отношение между тремя названными пространствами становится самостоятельной проблемой и непрерывно обсуждается. Выделение мира объектов создает основу для науки. Выделение мира знаний создает бесконечную задачу для логики и эпистемологии.
Кантовская схема «субъект-объект» представляет собой попытку связать эти пространства, но как всякая вторичная задача она самим фактом своего появления лишь освящает и закрепляет исходное разделение самих этих пространств и областей. Это же разделение, обсуждаемое с разных сторон в рамках эпистемологии, стало основой для целого ряда проблем: проблемы истинности знания (понимаемой как проблема соответствия знания объектам), проблем нормативно-логического анализа, учения о методе и первых представлений о мышлении.
Платон и Аристотель
5. В этом смысле можно сказать, что в рамках философской традиции (и прежде всего немецкой классической философии) мы имеем неразрешимую ситуацию. Введенное разделение трех пространств, разделение сугубо методическое и техническое по своему происхождению, приобрело статус проблемы отношений и связей между объектами-как-таковыми (как изображениями объекта-как-такового в его подлинном и реальном существовании) и знаниями (так как будто форма знания задает реальное существование знания — и все это — не в контексте практической и познавательной деятельности, а в рамках и на базе категории «отношения» (в частности, соответствия).
В этом своем качестве эта работа не могла получить решения, а могла лишь стимулировать оправдание и обоснование тех или иных конструктивно вводимых и нормативно употребляемых соответствий.
6. В натуралистической традиции объект имеет первичное существование, а знание — если вопрос о его существовании ставится — вторичное; оно отражает объект. Гносеология сделала попытку установить связь между ними и ввести ту действительность, в рамках которой они получили бы равноправное существование. Но этот вариант в истории философии и науки получил или «породил» массу противоречий. Теоретико-деятельностные представления — другая попытка решить эту проблему: «знания» и «объекты» должны получить равноправное и связанное существование за счет механизмов деятельности. Но ведь на горизонте еще остается старое представление об отнесенности знания к объекту и о специфической (чисто гносеологической) атрибуции, принадлежности признака «существования» объекту.
В теории деятельности этот принцип кардинально меняется. Структура деятельности наделяется существованием в эпистемологическом плане как единый объект и единственная действительность. Все остальные образования существуют как элементы и моменты деятельности.
Но ведь тогда и «знания» существуют в деятельности; внутри деятельности есть знания, а, следовательно, и свои внутренние проблемы существования. Однако эти проблемы понимаются уже не постулятивно-онтологически, а эпистемологически, т.е. как проблемы определенности объекта знания и соответствия знания объекту. Эта постановка вопроса специфична для «знания» как компонента и элемента деятельности. Так эпистемологическая проблематика начинает развертываться в теории деятельности. Но решать эту проблему мы можем теперь благодаря наличию схем деятельности другим путем: ведь все объекты оказываются элементами деятельности, а следовательно, конструктивными объектами и конструктивными составляющими схем. Проблема (при первом приближении и в рамках теоретико-деятельностных представлений) решается путем установления определенных отношений между уже зафиксированными элементами структур деятельности. Таким путем схема двойного (множественного) знания вводится внутрь схем деятельности. Вместе с тем центральным для анализа знания должно стать отношение употребления.
7. При этом центральный план движения, конечно же, строится в обратном порядке. За схемой атрибутивного знания стоит логика представления мышления как деятельности, а следовательно, и определенная интерпретация мышления и операций, отношений замещений и отнесения, интенциональности. За счет введения более широкого деятельностного контекста можно было проинтерпретировать различные сложные эпистемологические единицы через два механизма: усложнение структур деятельности и развертывание структур знания.
Если теперь возвратиться к истории философских поисков в рамках анализа отношений между субъектом и объектом, то необходимо выделить концептуализм Абеляра, солипсистские установки, возвращавшие объектно-онтологические представления в структуру знания, но одновременно приписывающие им лишь индивидуально-субъективный статус, объектно-объективно идеалистические устремления и др.
Мы уже подчеркивали, что И. Кант сделал попытку объединить эпистемологический и психологический подходы. Ему удалось объяснить возможность познания в рамках взаимоотношений субъекта и объекта, но за счет допущения априорных форм знания (мышления). Вообще-то эти два момента: схема «субъект-объекта» и допущение априорных форм знания — теснейшим образом связаны друг с другом. Действительно, продолжая развивать названную оппозицию, Кант вынужден был:
8. Таким образом, как мы уже подчеркнули, не имея другой концепции знания, И. Кант лишь канонизировал различие и противопоставленность друг другу субъективного и объективного, не смог преодолеть их различия и объяснить их динамику на основе какого-то единого процесса или механизма. Схема субъект-объект, объясняющая процессы познания, и реальная техника мыслительной работы оказались у него по-прежнему не связанными и требовали, по сути дела, введения различных объяснительных категорий.
Введение схемы знания в содержательно-генетической логике позволяло переосмыслить всю историю философских дискуссий вокруг проблемы объективного и субъективного.
Отношение отражения перестает быть отношением, задающим существование знания; теперь знание существует как элемент деятельности, подобно всем другим элементам, и отношение соответствия (или отражения, образа, модели) устанавливается особо, как дополнительное ограничение и регулятив. Оно всегда существует в рамках структуры деятельности как одно из многих отношений, связывающих разные элементы деятельности. Теперь можно ставить вопрос о сходстве и различии разных элементов деятельности — по функциям, материалу и т.д. — со знаниями, в том числе о наличии или отсутствии у них объекта (например, объект понятия), об особенности их отношений к другим образованиям в деятельности, о том, могут ли они сами и каким образом становиться объектами знания. Так по-новому предстает деятельностная эпистемология. Но самое главное здесь состоит в том, что гносеологическое отношение знания и объекта в контексте деятельностной онтологии приобретает совершенно иное звучание. То, что раньше было лишь пониманием и смыслом, теперь становится понятием и объектом благодаря всеобщей онтологической функции схем деятельности. Основной смысл и основная ценность понятий и схем деятельности в том, что они дают исключительно мощную, можно даже сказать, универсальную онтологию для связи всех форм существования всего существующего. Это онтологическая функция схем деятельности.
9. Но кроме того, эти связи и способы объединения разных образований сущего отражаются в логике, т.е. в методических правилах мышления и рассуждения о деятельности, о способах получения и преобразования новых знаний. Это совершенно другая сторона понятий и схем деятельности — нормирующая и проектирующая — задает их методическую функцию. При этом, если в первой онтологической ориентации мы двигались от знания к объекту внутри схем деятельности, то в логической и методической ориентации мы двигаемся в противоположном направлении и каждый раз должны утверждать, что любое знание суть частное и специфическое представление объекта, весьма условное представление, определенное задачами и принятым углом зрения.
В этом плане диалектика деятельности снимает «релятивизм предметного знания» (знания как частной проекции объекта) и делает его своим моментом. Вместе с тем онтология оказывается проблемой логики, а следовательно, и диалектики.
Библиографическая ссылка
Щедровицкий Г.П., Щедровицкий П.Г. Знание и объект в содержательно-генетической логике и эпистемологии [Электронный ресурс] // Сетевой журнал «Кентавр». Режим доступа: http://v2.circleplus.ru/archive/s1994/tezis/0/znanie/text