Продумывая направленность этого доклада, я выделил четыре точки, по которым я буду проходить с разной степенью детальности, но которые равно важны для обсуждения заявленной темы доклада.
В той мере, в какой эти вопросы находится в зоне затрудненной фокусировки, я буду про них говорить сразу после введения доктринальных положений, и надеюсь сформулировать ряд важных тезисов. Названные точки можно трактовать как смысловые или проблемные поля.
Тезис первый. Системно-мыследеятельностная методология или СМД-подход являются, на мой взгляд, достаточно специфической, и в этом смысле сообразной культурно-историческому контексту второй половины XX века в России, версией и интерпретацией той революции в мышлении, которая произошла гораздо раньше (или происходила и происходит в течении всего XX века), и которая связана с кризисом других типов и форм мышления. В числе мыслительных технологий, которые испытывают кризис, можно назвать как минимум — философию, науку и инженерию.
Можно утверждать, хотя сам этот тезис требует некоторых пояснений, что методологическое мышление пытается,
Суть ее состоит в том, что мышление может быть протрактовано инструментально. В этом смысле, мы можем говорить о мышлении как о некотором наборе подходов, техник, средств и инструментов.
Тезис второй. Системно-мыследеятельностная методология, СМД-подход был специфической версией, сформировавшейся во вполне определенных социокультурных условиях — это прежде всего 1950-60-ые годы.
Характерно, что он возник именно в России (в русcкоязычном регионе), в определенных политических и социокультурных условиях. Этот подход или эта версия методологии несет на себе отпечаток данной социокультурной среды. За сорок лет существования ММК был сформирован ряд значимых моментов или организованностей СМД-методологии, среди которых я бы выделил три:
1. Определенный язык, определенное смысловое поле, набор понятий, проблем и программ, которое может, в принципе, инвентаризироваться и описываться.
2. Некоторый стиль жизни, формы коммуникации, организации коллективной работы, рекрутирования новых членов и определенные техники социализации.
3. Очевидное влияние на возникновение (порождение) или/и производство целого ряда социальных и социокультурных движений, среди которых в первую очередь нужно назвать логико-методологическое движение, распавшееся в дальнейшем на собственно методологическое, системное, деятельностное, проектное и игровое.
Я назвал пять направлений; вполне возможно, что кто-то выделит большее число или наоборот — будет оспаривать, что какое-то из этих направлений реализовывалось именно как социальное и социокультурное движение.
Тезис третий. Что сегодня? На мой взгляд, сегодня следует выделить по крайней мере три существенных сдвига или три линии разлома, которые характеризуют направленность разработок внутри методологического движения в середине 90-х годов. (Следует сразу подчеркнуть, что отнюдь не все группы и группировки работают в этих рамках или следуют этим направлениям):
В этих рамках, на мой взгляд, можно выделить три любопытных фокуса или центра кристаллизации новообразований.
1. Ищутся новые способы социализации, институализации и профессионализации методологического мышления.
2. Происходит обозрение, инвентаризация и конструирование новых техник, технологий мышления, понимания, мыслекоммуникации, рефлексии; происходит обобществление этих техник, сопровождающееся многочисленными попытками выделить «арсенал» методологического мышления.
3. Все большее значение начинают приобретать так называемые гибридные или дуальные онтологии. Т.е. в отличие от онтологии догматических, чисто деятельностных, идет постепенный возврат к онтологиям деятельностно-природным, человеко-техническим, деятельностно-техническим, социокультурньм, деятельностно-историческим и т.д.
Пока этих трех моментов мне достаточно, чтобы задать направление возможных обсуждений и точку моего стояния; и засим я перехожу ко второму блоку, а именно — к тому, что я назвал проблемой реальности или некоторой совокупности проблем, объединяющихся вокруг вопроса о реальности и реализации. Мы имеем дело с целым рядом различных вопросов.
Я выделил шесть ключевых категориальных оппозиций (в этом смысле я остаюсь в рамках диалектической традиции — потом посмотрим, что из этого получится):
Традиционные оппозиции:
а) сущности и явления,
б) сущности и существования,
в) существования и бытия,
г) существования и осуществления,
д) действительности и реальности,
е) действительности и возможности.
Тезис заключается в том, что желательно все это различать и не путать друг с другом. Также целесообразно не путать друг с другом смыслы названных понятий из разных категориальных пар (оппозиций) : в этом плане «действительность», которая противостоит «возможности», как модальной категории — это совсем не та действительность, которая противостоит реальности. То же самое можно сказать про остальные пункты.
Я выдвину несколько тезисов, которые можно дальше раскрывать в обсуждении, но из которых я исхожу при анализе проблемы знания:
I. Я считаю вслед за многими философами XX века, что «Бытие» — это сфера возможного. Это значит, что на схемах было бы целесообразно обозначать «сферу бытия» в виде некоторой пунктирной целостности, не имеющей четко очерченной границы, что само по себе является существенным вопросом для мышления, рефлексии и коммуникации (см. рис. 1).
II. Аналогично, я бы считал, что «Реальность» есть всегда реализация какой-то одной возможности. В этом смысле «реальность» прорисовывается внутри пространства бытия и должна на схеме обозначаться жирной границей. Из этого следует, что реальностей много; во-первых, она не тотальна, во-вторых — она не едина, принципиально не едина.
Реализация, как источник реальности, есть единство воли и представления. (В этом можно согласиться с Шопенгауэром).
В рамках СМД-подхода можно поставить их в обратном порядке: единство представлений и воли: для того, чтобы нечто могло быть реализовано, оно должно присутствовать в представлении, но это представление должно стать рамкой для самоопределяющейся воли.
Реализация, как источник реальности, есть единство воли и представления. (В этом можно согласиться с Шопенгауэром).
В рамках СМД-подхода можно поставить их в обратном порядке: единство представлений и воли: для того, чтобы нечто могло быть реализовано, оно должно присутствовать в представлении, но это представление должно стать рамкой для самоопределяющейся воли.
Лишь в той мере, в какой кто-то (субъект МД) самоопределяется в рамках некоторого представления, он подтверждает реальность этого представления своим действием и жизнью.
III. Надо достаточно жестко подчеркнуть, что в русском языке термин «Действительность» очень часть употребляется как синоним либо бытия, либо реальности. Как то, что есть там, за окном (на самом деле), а не как то, что есть в логическом смысле. На мой взгляд — это неверная традиция словоупотребления, доставшаяся нам от не совсем верных (или совсем неверных) переводов немецких авторов. «Действительность» есть всегда действительность мышления или других мыслительно организованных процессов в МД. Действительность всегда принадлежит МД (правильнее сказать — мыследеятельностной организации), и является либо действительностью чистого мышления, либо действительностью мыслительно организованного понимания, либо действительностью мыслекоммуникации, либо действительностью рефлексивного мышления.
Здесь следует заметить, что рефлексивное мышление как особая техника (или набор техник) создавалась для того, чтобы работать с тем, что плохо мыслится.
Обозначив первичное поле представлений, я бы сформулировал ключевой тезис: проблема монизма и плюрализма, как онтологического, так и методологического, далеко не снята.
Традиционная критика, развернутая в немецкой и французской философской литературе в XVIII-XIX веке по отношению к дуализму и попытка доктринально утвердить принципы онтологического монизма — на сегодняшний день должны быть охарактеризованы как недальновидные.
Однако одновременно я бы высказал и второй (прямо противоположный) тезис, который должен браться в паре с предыдущим.
Я думаю, что идея единства мира была куплена очень дорогой ценой. Когда сегодня, под влиянием постмодернистких штудий, правилом хорошего тона философской и методологической аудитории становится чересчур легкое признание возможности многих других миров, то, на мой взгляд, это свидетельствует не столько об устойчивости и продуманности решения этого вопроса, сколько о нежелании с ним разбираться. За подобный «плюрализм» приходится платить и сегодня такой платой стала утрата мышления. Именно поэтому идея единства мира и в этом смысле попытка отстоять монистическую установку не только на уровне методологии, но и на уровне онтологии, мною всячески поддерживается.
Я считаю, что «плюралистом» можно быть только в рефлексивном мышлении. А рефлексивное мышление, как я уже сказал выше, достаточно ограничено в своих возможностях: оно решает задачу анализа опыта существующей практики, но никогда не позволит создавать новые практики.
Поэтому, продолжая традиции методологического монизма, я, в подавляющем большинстве случаев предпочитаю начинать с утверждения, что существует только мыследеятельность, а все остальное — по сопричастности к ней. В этом смысле (продолжая вопрос о подходе), я являюсь методологическим монистом, хотя в действительности рефлексивного мышления я готов признать возможность других миров, и более того — возможность других онтологии.
Из этого следует еще один вывод. Не всякая реализация является действительностной. Т.е. может существовать масса недействительных реализаций. Но этот тезис, правда, на Нобелевскую премию не подашь, это очень близко к трактовкам И.В.Ф.Гегеля, которого здесь уже склоняли.
То, что достается подобному монистически ориентированному мышлению в наследство от рефлексивного мышления — так это общий тезис о том, что мир есть проблема.
То, что достается подобному монистически ориентированному мышлению в наследство от рефлексивного мышления — так это общий тезис о том, что мир есть проблема.
Это тот пункт, который отличает метафизику (метафизическое сознание) от онтологии и онтологического мышления. Метафизика не очень озабочивается тем, что вообще-то мы имеем дело с проблемой; и любое полагание есть экзистенциальный риск. Онтологическое мышление признает, что мир есть проблема и любое полагание, в этом смысле любое развертывание действительности, осуществляется в рамках проблематизации. За счет этого предположения онтологическое мышление может заимствовать из современной интеллектуальной культуры целый ряд новых техник, в частности — принципы и методы проектирования.
В силу этого в своих крайних проявлениях онтологическое мышление начинает претендовать на чистый креативизм. В этом случае мы исходим из того предположения, что мышление не только промысливает нечто, но еще и создает это в реальности за счет своей включенности (инкорпорированности) в МД (или, напротив, за счет погруженности систем деятельности и МД в пространство мыслительной организации). Что это означает?
Это означает, что современное мышление, будучи действительным и реализуясь прежде всего, как действительное мышление или мышление в действительности, служит возможности. Точнее, оно старается служить возможности, самоопределяясь в контексте проблематизации.
Другое дело, что это не всегда получается; здесь я могу с вами согласится, что из этого особого положения мышления в МД вытекает масса вторичных проблем, в том числе для конкретных организованностей мышления, например, для «знания» (как одной из самых любопытных организованностей мышления и МД).
Проделав этот экскурс, я хочу вернуться к понятию МД. Здесь есть несколько тонких моментов. Первый из этих моментов и вопросов заключается в том, что значит мыслить мыследеятельность. МД присутствует прежде всего в действительности нашего мышления о мыследеятельности: в той мере, в какой я мыслю о мыследеятельности, я мыслю (могу помыслить) и саму МД. Это двойное существование в действительности моего мышления, этот «зазор» между мышлением о МД и мышлением самой мыследеятельности создает «нишу», в которой присутствует и реализуется энергия рефлексии, в том числе рефлексивного мышления, направленного на деятельность.
Реализуя МД в соответствии со знанием о ней, доставшимся мне от мышления о мыследеятельности, я всегда в конкретных ситуациях буду иметь дело с частными и ограниченными реализациями. Лишь в действительности мышления будет присутствовать мыследеятельность как некоторое целое (например, через известную схему МД или соответствующий некоторый набор категориальных интерпретаций). В реализации я всегда буду иметь лишь редуцированные формы МД, и никогда не буду иметь ее в ее целостности. Но поскольку МД присутствует в моем мышление о ней как целостность, то у меня есть возможность работать с реализацией.
Например, рассматривать эти реализации как ограниченные и частичные, относительно целого, которое мыслится, а с другой стороны — достраивать эти реализации до некоторого целого, в соответствии с имеющимся знанием, употребляемом в проектной функции.
Отвечая на вопрос о существовании МД можно выделить два аспекта:
Но реализация мыслительных представлений МД в самой мыследеятельности (в деятельности) всегда будет региональной, локальной и ограниченной. И лишь рефлексивное мышление напоминает нам об этом. Оно для этого и развито, чтобы напоминать нам о том, что наша реализация никогда не соответствует нашим замыслам.
Если я беру названные две формы существования МД, а именно:
то я должен в рефлексии зафиксировать прежде всего принцип множественности.
Принцип множественности… вот теперь — чего? Сказать «существования» уже нельзя, поскольку мы посчитали существованием собственный способ присутствия в действительности мышления; сказать, что «бытия» — тоже не совсем правильно, потому что за бытием мы посчитали сферу возможности. Я бы здесь употребил термин «реализации», но в кавычках или — все буквы большие, а первая — маленькая: множественность реализаций.
Обратите внимание: как только я это сказал в рефлексивном мышлении, то вынужден рассматривать «существование в действительности (мышления или мыслеморфной МД)» лишь как тип (один из типов) реализации, а все формы действительного, такие как — онтологизацию, объективацию, оестествление, натурализацию — лишь как формы этих реализаций.
Итак, я признал множественность реализаций всего в мыследеятельности, в том числе самой МД — это предельный переход. Если теперь вернуться к искомому предмету, то я должен этот принцип применить по отношению к «знанию».
Итак, я пытаюсь применить принцип множественности реализаций любой организованности в МД или любого — всего в буквальном смысле аристотелевского понятия вещи — к такой специфической организованности как «знание».
Используя этот принцип, можно выделить по крайней мере шесть форм реализаций, которые являются своеобразными точками манифестации знания в мыследеятельности.
1. Знание, по всей видимости, призвано изображать или представлять некоторые объекты. В этом смысле знание есть «знание X» или «знание о X» (включенное в контур рефлексивного знания или понятия).
2. Знание выступает в функции рамки, т.е. знание ограничивает некоторое пространство или, точнее, разграничивает конкретные пространства (с определенным артиклем) в некотором пространстве, виртуальном или всеобщем, как вместилищем всего мысленного мира.
3. Знание является средством. Если я знаю, сколько людей сидит в этом зале, то это, фактически, означает, что я умею считать, но не в смысле того, что я имею способность, а в смысле того, что я осуществил процедуру пересчета, получил порядок и перевел его в количество. И в этом смысле у меня есть схема, есть способ, средство.
4. Знание, по всей видимости, есть способность. И кроме того, что я осуществил процедуру пересчета в данном, конкретном случае, я еще и умею считать, в точном смысле этого слова, т.е. я могу посчитать и любую другую совокупность, проделав соответствующую редукцию и сведя предмет этой совокупности к точкам. Этого достаточно для процедуры пересчета. Соответственно, у меня есть способность, которая как-то зашнурована на другие способности и включена в комплекс личных знаний — способностей.
5. Знание, по всей видимости, может рассматриваться и трактоваться как норма. Если я имею знание, то я имею некий эталон, прототип, уже состоящий из достаточно сложной схемы, в том числе включающей в себя объект и операции. Это хорошо описано в исходных работах по содержательно-генетической логике в ММК. Концепция атрибутивного знания, на мой взгляд, это концепция знания как нормы.
6. Знание может рассматриваться как знак личности, (этот момент мне подсказал О.Генисаретский, на это указывает также в своих работах А.Пятигорский).
Вот как минимум шесть форм реализации знания в мыследеятелъности. И обратите внимание: по отношению к каждой из этих форм нам придется одновременно говорить разное.
Знание как единица, имеет сложную и принципиально неоднородную структуру; здесь мы уже переходим к конкретному организованностному анализу. Естественно, что названные формы реализации принадлежат разным процессам. Признание процессуальной формы реализации (реальности процессов) как первичной и, вместе с тем, как еще одного обоснования и/или принципиального условия воспроизводства самой множественности форм реализации является джентльменским принципом СМД-подхода.
Все в мыследеятельности реализуется в форме «знания», и «знание» (будучи одной из организованностей) вместе с тем, является модусом реализации. Эта растяжка, на мой взгляд, задает массу проблем. Мы все время скачем между двумя полюсами: мы, с одной стороны, рассматриваем знание в МД (в различных процессах), а, с другой стороны, мы понимаем, что «знание», в силу удивительного стечения исторических обстоятельств, оказалось той специфической формой реализации, которая обеспечивает модус функционирования самой МД.
Почему произошло так, что именно «знание» обладает этой функцией?
У меня есть гипотеза; она заключается в следующем: знание обладает способностью освобождаться от рефлексии. Отнюдь не в силу своей рефлексивности «знание» взяло на себя функции сворачивания и отображения всего в мыследеятельности. Чтобы МД могла транслироваться, она должна быть упрощена. Одной из ключевых исторических форм упрощения является фиксация в знании. Поскольку знание выполняет вот эту важнейшую функцию — функцию упрощения и уплощения МД (ее сложности), сложности смысла и смысловых структур, «знание» оказалось той (может быть и преходящей) организованностью, которая все в мыследеятельности схватывает (пытается схватить) и отображает — прежде всего через учебные предметы и машины трансляции. В разных культурах они будут разными.
Я нарисовал типологическую таблицу. По вертикали — незнание/знание; по горизонтали — незнание/знание. И, соответственно, четыре типологических единицы:
Есть «незнание о незнании» — это наивно-натуралистическое сознание: оно не знает, но оно еще и не знает, что оно не знает и мало, в общем-то, об этом заботится.
Второе — это «знание о незнании». Это Кузанский. Это проблематизация.
Третье — это «незнание о знании». Это очень интересный момент, это я бы отнес ко всем типам так называемых эзотерических моментов: предполагается, что знание есть, но человек не знает о том, что он знает и надо ему помочь это знание обнаружить.
И наконец, последний вариант — это «знание о знании», т.е. это некий идеал, это стремление к тому, чтобы не просто знать, но еще и знать, что мы знаем…
В качестве механизмов и источников, я бы назвал и «науку», и «инженерию», и «философию», и «методологию»; каждая из этих технологий мышления по-своему стремится «знать знание». Если говорить об СМД-методологии, то она знает «знание» не по содержанию, а по форме. Т.е. она знает форму знания и, в соответствии с Гуссерлем, претендует на то, чтобы, зная форму знания — знать любое знание по содержанию. Это любопытный проект.
Я не раскрываю пункта о трансляции (в силу недостаточности времени) и перехожу к последнему пункту, а именно: к типологиям. Он меня сейчас интересует больше всего, поэтому я меньше всего могу про него сказать.
В качестве механизмов и источников, я бы назвал и «науку», и «инженерию», и «философию», и «методологию»; каждая из этих технологий мышления по-своему стремится «знать знание». Если говорить об СМД-методологии, то она знает «знание» не по содержанию, а по форме. Т.е. она знает форму знания и, в соответствии с Гуссерлем, претендует на то, чтобы, зная форму знания — знать любое знание по содержанию. Это любопытный проект. Я не раскрываю пункта о трансляции (в силу недостаточности времени) и перехожу к последнему пункту, а именно: к типологиям. Он меня сейчас интересует больше всего, поэтому я меньше всего могу про него сказать.
У меня есть три тезиса про типологию, два из которых идеологических и один технический.
Идеологические тезисы заключаются в следующем:
1. Типология является своеобразной реакцией «мира знаний» на феномен множественности и множественных реализаций всего в МД и, особенно, на факт множественности реализации самого «знания» как организованности. Каждый раз, имея дела с той или иной организованностью МД, мы попадаем в ситуацию с проблемами. В самом общем виде можно говорить о проблемах идентификации (опознания) организованностей и объектов. Мы вынуждены все время искать «сущность» во множестве разномасштабных и разновекторных реализаций, в каждой из которых искомый предмет граничит с иным и постоянно превращается (мимикрирует) в другое. В силу этого, мы обязаны на уровне «знания» одновременно удерживать всю совокупность форм реализации как одно, и в то же время сохранять принцип множественности — удерживать ту же совокупность проявлений как разное.
Любая фиксация каждой из этих форм реализации по отношению к интересующему нас предмету будет лишь частичной, а соответствующее «знание» — неполным и ложным. Типология, как особая единица, напротив, ориентирована на отражение и схватывание всей множественности форм реализации в одном поле (пространстве) — даже в своих предельных точках, когда, казалось бы, искомый X превращается в не-Х.
Я уже сказал выше, что с логико-эпистемологической точки зрения, типологии есть феномен самоорганизации «мира знания», реагирующего на множественность форм реализации любой организованности в МД.
2. Типология выполняет еще одну очень важную функцию. Типологический метод строится в границах принципа или установки на поиск способов употребления мышления в мыследеятельности. Поясню этот тезис. Выше я обсуждал вопрос о существовании любого представления в действительности чистого мышления (мышление претендует на то, чтобы мыслить все; так оно устроено). При этом, мыслимое за счет мышления, как я уже подчеркивал, не тождественно сфере бытия и реальности (как агломерации разномасштабных реализаций). Не стоит преувеличивать возможности мышления. Мышление просто мыслит. Следовательно, возникает вопрос об употреблении мышления в мыследеятельности. В XX веке это становится ключевым вопросом.
Почему я выступаю против креативисткой, инженерной идеологии? Потому что, на мой взгляд, это вещь ретроградная, отсталая, доставшаяся нам из середины прошлого века. Она исходит из того, что мышление может все. Нет, конечно. Мышление может мыслить — вот все, что оно может. И ни на йоту больше. Вопрос о том, как употреблять мышление с его продуктами в мыследеятельности — это один из ключевых вопросов экологии МД. Мне кажется, что типологии играют важнейшую роль в решении этого вопроса. Почему? — Потому что типология фиксирует ограниченность креативисткого подхода. Типологический метод позволяет работать с эмпирическими объектами; более того — он позволяет со-полагать эмпирические объекты и теоретические в одной плоскости; он позволяет работать с периферийными, гибридными формами проявлений. Процедуры типологизации и конкретные типологии — это элемент своеобразной «демократизации» знания и ограничения мышления.
И, наконец, третий — технический тезис.
Применяя типологический метод мы имеем дело всегда с трехуровневой схемой (см.схема 3).
Есть типологическая таблица; есть рамка, которая задает границы типологии как целого; и есть рамка, задающая границы типологизации или типологического метода (его применения и его роли). А внутри мы имеем очень любопытную логическую схему: с одной стороны, есть традиционная связка — тип один/тип два, которая может трактоваться как проблема логики индивидуации, а с другой стороны, есть связка — Тип/экземпляр; соответствующая связь подведений или связь субсуммации, и это логика экземплификации.
Отсюда два вида трактовок:
А дальше есть, фактически, объективация типа в границах типологической онтологии, заданной второй рамкой; и в границах проблематизации, которая в свою очередь задает условия для работы со «знаниями» при переходе от действительности мышления к тем или иным реализациям в МД. Благодаря наличию третьей рамки, типологии играют важнейшую роль в так называемых «прикладных науках» или, точнее, в прикладных методологиях. Я беру это словосочетание в кавычки, потому что, по всей видимости, проект «прикладной науки» в неокантианском (неофихтеанском) смысле уже закончился, но остается общая проблема «прикладности» и есть проблема употребления знаний в МД, что требует постоянной рефлексии и проблемной организации.
Я закончил. Спасибо.
