Петр Щедровицкий

РУССКИЙ МИР И ТРАНСНАЦИОНАЛЬНОЕ РУССКОЕ

Щедровицкий П.Г. Русский мир и транснациональное русское. — Библиотека культурной политики, управления и предпринимательства, АТШ, 1999. — С.19.

/
/
Русский мир и Транснациональное русское

ВВЕДЕНИЕ

Сегодня мало кто станет возражать, что в последней четверти ХХ века в мире происходят кардинальные изменения. Масштабные и интенсивные Перемены захватили не только сферы хозяйства, экономики и политики, но и фундаментальные основы воспроизводства Человека как биологического и антропологического типа, а вместе с тем — практику образования и мышления. Надвигается новая эпоха.

На рубеже веков растёт число общемировоззренческих размышлений об итогах уходящего и перспективах надвигающегося столетия. Многочисленные эксперты и аналитики, политики и управленцы, философы и деятели искусства ведут дискуссию о проблемах новой эпохи, называя её «турбокапитализмом», «постцивилизацией», прогнозируя будущее в терминах «футурошока», «технотронного» или «постиндустриального» общества. Мало согласия в оценке будущего, однако практически все, без различий рас, культур и политических пристрастий, сходятся в том, что существующие сегодня социокультурные институты и технологии управления требуют кардинальной реконструкции.

Перелом драматичен. ХХ век проблематизировал практически все политические и экономические понятия, сфокусированные вокруг идеи «национального» государства и «народного» хозяйства, единиц, которые уже несколько столетий определяли рамки оценки происходящих изменений и проектирования достойного будущего. Бурными темпами оформляются транснациональные хозяйственно-экономические регионы. Экономические процессы всё более и более выходят за границы национальных государств, а национально-государственные границы на наших глазах теряют свой экономический смысл1.

1. «Турбокапитализм» ставит под угрозу способность государства поддерживать собственный уровень благосостояния и сохранять своё положение в меняющемся мире. Геополитика пространств сменяется геоэкономикой потоков. Понятия автаркии и жизненного пространства лишились всяческого смысла. Социальная легитимность государств всё более и более зависит от умения последних сообразовываться с геоэкономическим процессами. Лишь привлекая глобальные технологические и финансовые потоки, государства могут добиться занятости и благосостояния. Напротив, государства с отсталыми товарными экономиками, неэффективными тарифами и барьерами неминуемо вытесняются из мировой торговли и кооперации. Другими словами, рушатся налаженные связи между государствами, территориями и богатством.

Не только футурология, но и практическое управление — вплоть до уровня отдельного предприятия — всё более и более начинают пользоваться понятиями геоэкономики.

В эпоху интенсивных и быстротечных перемен самая большая опасность таится в концентрации усилий и ресурсов на достижении ложных целей. В свою очередь, постановка ложных целей вызывается к жизни использованием уходящих ценностей, негодных средств и устаревших знаний. Американский философ и футуролог Э. Тоффлер обратил наше внимание на появление новой массовой болезни: боязни будущего.

Как показывает анализ опыта уходящего века, человеческое понимание и мышление достаточно консервативны. Даже будучи открыты, новые технологии мышления отторгаются массовым сознанием из страха перед Переменами. Распространённые способы действия в меняющихся обстоятельствах могут длительное время сохраняться неизменными, будучи огороженными стенами непонимания и непринятия.

Русский философ В. Лефевр в своих многочисленных исследованиях показал, что человек (и человеческая группа-со-общество) представляет собой «рефлексивную систему», действующую в рамках принятых им самим рамок и превращающую ожидаемое в явь.

Мы знаем, что человеческие сообщества часто утрачивают волю понимать Историю и использовать ресурсы коллективного мышления для действия в новых условиях.

Мировое развитие подобно молевому сплаву: сплавщик перескакивает с одного бревна на другое; цена скоординированности и ритма его движений — продвижение Целого и его собственная Жизнь. Великий русский учёный Л. Гумилёв посвятил свои работы исследованию границ феномена пассионарности: временного перемещения центра Воли-действовать-в-истории по материалу этнокультурных групп.

Переживая события последних десятилетий, мы, русские2, вынуждены задавать себе вопрос в исторических рамках: каков смысл процессов, происходящих на территории бывшего Союза? Сохранилась ли здесь воля мыслить и действовать в историческом масштабе? Каковы возможные цели русского самоопределения?

2. «Есть трудность быть русским. Говорить по-русски, даже зваться русским — трудно, и эта трудность все нарастает, громоздится на повседневное, и невозможно жить, не именуя и самому при этом не именуясь. Крушение СССР, утянув в Лету «советское», не вернуло русскому его прежних прав. В этом имени сегодня звучит не столько идентичность, сколько забота об идентичности. В нём нет простодушия, сплошной вызов — именем потерянного достоинства. Фактом стала сама эта потеря, и она больше отличает русского, чем старое имя; отличает, но не роднит». Из деловой переписки Г. Павловского и С. Чернышева. — В книге: К возобновлению Русского. — М., 1995.

ОТПРАВНЫЕ ТОЧКИ И СИСТЕМА КООРДИНАТ

Наиболее важным моментом в процессах целеобразования является выбор рамок. Можно ли сегодня, на рубеже ХХI века, вести речь в терминах самостоятельного мира экономики в условиях глобализации мирового хозяйства? Можно ли говорить о геоэкономических интересах страны-системы в условиях становления макро-регионов (подобных ЕС или АТР)? Можно ли планировать будущее на языке национального капитала в условиях расширения поля деятельности ТНК и формирования геофинансовых потоков? Эти вопросы выбора точки отсчёта предельно драматичны.

Мы исходим из того, что человеческое общество представляет собой рефлексивную полисистему, в которой идеи и представления, используемые людьми для осмысления своего прошлого и проектирования будущего, более реальны, чем фактическое положение дел. Представления есть реальность, а знания суть идеи-силы, влияющие на способы самоопределения и взаимодействия людей. В конечном счёте, именно технологии мышления и понимания человеком самого себя и своего места в мире и закрепляющие их идеологии, получившие массовое распространение, становятся ведущим фактором исторического взлёта и падения обществ и государств.

Французская буржуазная революция знаменует собой становление новой геокультурной ситуации; новую интеллектуальную и идеологическую формацию. В её основе лежит идея и идеология развития. ХIХ век постулировал в качестве направляющей оси мировой истории процессы индустриализации — развития средств деятельности и присвоения благ Природы в целях воспроизводства условий жизни человека.

Вместе с тем, будучи качественным изменением и новообразованием, развитие неравномерно3. Развитие создаёт различие. Различие создаёт богатство, но вместе с тем — и бедность. Следующий шаг развития не столько сглаживает, сколько углубляет и закрепляет разрывы предыдущего, создавая вместе с тем полюса и точки для новообразований следующего поколения. Всякое развитие носит кризисный характер; будучи кризисным (а зачастую катастрофичным), развитие фундаментально неопределённо. Неопределённость порождает страх. Страх оборачивается агрессией.

3. Неравномерность процессов развития состоит, в частности, в эшелонированном и асимметричном характере распределения последствий и эффектов изменения.

В отличие от ХIХ века, ХХ век гораздо более критично относится к процессам индустриализации. Римский клуб впервые в артикулированной форме постулирует, что экономическое развитие является системой займов у будущего.

В последней четверти ХХ века ширятся рассогласования между процессами мирового потребления и инфраструктурами управления; между производительными элементами мирового хозяйства и трансрегиональными перетоками ресурсов, товаров и услуг. Нерациональное использование наличных ресурсов на фоне асимметричного взрывоопасного демографического роста в развивающихся странах, резкого увеличения объёмов индустриального производства в НИС, повышения вероятности возникновения локальных и региональных хозяйственно-экономических кризисов (как в сфере перепроизводства, так и в области геофинансов) приводит к радикальному усилению проблем4.

4. Конец ХХ века в не меньшей степени, чем конец ХIХ, характеризуется ростом трений и конфликтов между странами как новыми субъектами политики и экономики. Ряд аналитиков считает, что сегодня борьба идёт вокруг определения списка тех, кто выиграл «Холодную войну» (см. Команданте Маркос. Четвёртая мировая война началась. // Пушкин, 1998, #3 (9), с. 25–28). Однако чем больше США охватывает азарт победителя в «Холодной войне», тем с большими проблемами им приходится сталкиваться. Можно предположить, что реакции на попытки создать моноцентрический мир станут наиболее важным моментом мировой политики первых десятилетий XXI века. Югославский кризис демонстрирует борьбу между двумя концепциями мирового процесса в ХХI веке: геополитической (которую иногда называют «реалполитик») и культурполитической. К сожалению, влияние геополитических инструментов (военной силы и прямого силового давления) далеко не исчерпан. Новые инструменты, апеллирующие к реальности процессов идентификации и самоопределения отдельных индивидов и групп населения, ещё только прокладывают себе путь. Как и раньше, в начале нового цикла индустриальной революции миллиарды людей страдают от урезанных доходов и структурной безработицы. Растёт масштаб отклоняющегося поведения, наркомании и терроризма.

Модели экстенсивного развития исчерпаны. Предметом анализа становится возможность интенсивных форм развития, их предпосылки и обеспечивающие способы мышления и деятельности. На рубеже ХХI века, предметом заботы становится не объём производства товаров и не уровень обеспеченности потребления, но способность управлять глобальным производством, потреблением и обращением, воплощённая в качестве самих систем управления5. Аналитики развитых индустриальных стран более 30 лет назад обратили внимание на трансформацию промышленной бюрократии «второй волны» в быстро маневренную группу организаторов-управленцев «третьей волны»6. Сегодня мы стоим на пороге «четвёртой волны»7.

5. См. по этому поводу: В. Криворотов. Вверх и вниз по волнам прогресса (в рукописи), 1998; а также: Эра Твайлайт. В сумерках третьего тысячелетия. // Пушкин, 1998, #4, с. 31–34.

6. Элвин Тоффлер сформулировал десять характеристик так называемой «третьей волны». Новые факторы производства: знания безграничны. Неосязаемая стоимость. Индивидуализация производства и потребления: непрерывный поток модификаций товаров и услуг. Рост значения квалификации и специализации. Постоянные инновации. Разукрупнение, мобильные корпорации, команды. Отказ от пирамидальных структур и переход к сетевым. Интеграционные процессы на региональном и мировом уровне. Формирование глобальных инфраструктур и коммуникационных магистралей. Каждый следующий отрезок времени стоит дороже, чем предыдущий.

7. В качестве характеристик «четвёртой волны» можно назвать: формирования новых технологий мышления (прежде всего — методологического) и коллективной деятельности; формирование управленческих команд; перенос центра исследований из области объектно-ориентированных наук в сферу исследования мышления и деятельности; повышение плотности и «точечности» инвестиционных потоков; глобальная доступность интеллектуального труда и квалифицированных кадров; глобальное управление ресурсными потоками.

Решение большей части мировых проблем, на наш взгляд, сегодня оказалось сконцентрировано в сфере управления. Растёт уровень специализации организационно-управленческого мышления и деятельности. На смену планированию и организационному проектированию приходит логистика, сценирование и стратегическое управление сложными процессами. Работа управления приобретает кооперативный и командный характер. Технологизация процессов потребления в ориентации на национальные и региональные рынки, характерная для ХХ столетия, дополняется (а во многом замещается) технологизацией процессов обращения и распределения ресурсов в масштабах мирового хозяйства. Происходит повсеместный переход от иерархической архитектуры систем управления к сетевым принципам и моделям.

Несмотря на многочисленные разговоры о формировании постиндустриальной цивилизации, реальный переход в новую историческую формацию (отношений) остаётся вопросом отдалённого будущего8. Однако сегодня мы продолжаем существовать в рамках индустриальной ойкумены, ведущей свой исторический отсчёт от первых мегамашинных цивилизаций великих рек и доминирующей сегодня на планете Земля. Вместе с тем, как мы уже подчёркивали выше, если до последней четверти ХХ века основной единицей индустриального роста было национальное, или народное (как говорил Ф. Лист), хозяйство, то на пороге ХХI века возникают новые границы и новые системы отношений.

8. Существуют достаточно веские основания, позволяющие предположить, что этот переход будет связан с переходом от производства средств деятельности (в частности — средств производства) к производству человеческих качеств, самого человека и глобальным технологиям управления Жизнью.

Специфика конца ХХ века заключается в том, что мирохозяйственные процессы фактически выходят за границы не только национальных государств, но и региональных трансгосударственных альянсов и блоков. Складывается реальность мирового хозяйства. Возникают новые межгосударственные и глобальные институты, регулирующие мировые ресурсные потоки — как в сфере добычи сырья, мирового транзита и производства, так и в сфере инновационной деятельности, глобального перемещения квалифицированных кадров и геофинансов9. Страны, напротив, всё более и более превращаются в несистемные агломерации различных хозяйственно-экономических укладов, зачастую не способные справиться с экономическими и социальными процессами, протекающими на их территории.

9. Элвин Тоффлер подчёркивал, что не только чрезмерная или добытая нечестным путём прибыль, но и любая добавочная стоимость частично или полностью зависит от фактора власти больше, чем от пресловутой производительности. Но если ещё 25 лет назад власть в мировой «табели о рангах» в основном ассоциировалась с возможностями применения военной силы, то сегодня она все более и более смещается в сферу контроля и управления экономическими и культурными процессами. Однако эффективный инструментарий подобного управления не предопределён.

На смену уходящим субъектам мирового развития — национальным государствам и ТНК — приходят новые, в числе которых мировые диаспоры, крупные трансрегиональные объединения или стратегические альянсы стран, мировые города (инфраструктурные узлы мировой геоэкономической сети) и антропоструктуры (сплочённые группы и ассоциации, использующие сетевые формы организации деятельности и культурную политику для активного участия в мировых процессах).

ПОИСК РАМОК

В качестве наиболее важных причин краха советского проекта, постигшего СССР в 1970–1980-е годы, следует назвать ложные установки и концепции, многие из которых получили распространение ещё в конце ХIХ — начале ХХ века. Среди них стоит выделить прежде всего: «технократизм» в понимании процессов воспроизводства и развития общества, недооценку роли культурных факторов и культурных ресурсов в человеческой истории и деятельности10, приуменьшение значения организационно-управленческого мышления и деятельности.

10. В качестве важнейшей идейной предпосылки кризиса мы назвали «технократизм» — комплекс представлений о ведущей роли в процессах изменения и развития материально-технических условий деятельности, опирающийся на недооценку значимости культурных, институциональных, гуманитарных и человеческих ресурсов. В противовес этому уже в конце ХIХ века во многом в оппозиции к техноэкономической доктрине формационных изменений К. Маркса в европейской интеллектуальной традиции сформировалось понимание того, что индустриальное, промышленное и экономическое развитие в гораздо большей степени опирается на культурные и социокультурные институты, чем на чисто технические нововведения.

Для СССР и стран, возникших на территории постсоветского пространства, последнее тридцатилетие стало во многом периодом избавления от иллюзий. Расширяющиеся противоречия между уровнем развития производительных сил, характерным для мирового хозяйства, и типом производственных отношений стран «развитого социализма» привёл уже в середине 1970-х годов к самораскручивающемуся кризису устаревшей системной соорганизации. Слабость культурной политики и институционального обеспечения процессов развития превратила эти страны в узлы культурных, политических, социальных и экономических проблем11. Сегодня все более ясна та драматическая развилка, в которой находится ядро постсоветского пространства — Россия: либо будет нащупана новая модель развития, которая станет основой формирования нового народа, либо территория Российской Федерации, не обретя устойчивой политической и государственной формы, превратится в предмет деятельности мировых субъектов силы, в худшем случае — в свалку человеческих отходов.

11. К числу последних можно отнести перманентный конституционный и политический кризис, борьбу регионов и постсоветских ТНК, рост диспропорций между территориями (богатые и бедные) и так далее.

Попытки нащупать подобную модель развития в последнее пятнадцатилетие и, тем более, создать социокультурные и институциональные условия её реализации следует признать несостоятельными. Россия всё более и более теряет форму. Возможности для её сбалансированного развития «тают» с каждым годом.

Вместе с тем, в течение ХХ века под воздействием тектонических исторических сдвигов, мировых войн и революций на планете сложился Русский мир — сетевая структура больших и малых со-обществ, думающих и говорящих на русском языке. Не секрет, что на территории, очерченной административными границами Российской Федерации, проживает едва ли половина населения Русского Мира.

В рамках поиска моделей развития формируется новое, предельно широкое, современное понимание капитала как единства культурного, политического, организационного, человеческого, финансового, промышленного, технологического, инфраструктурного и ресурсного потенциала12. Для производственной идеологии было очевидно, что без капитала нет богатства. Для воспроизводственной модели было важно, что без сбережений нет капитала. Для любых моделей развития очевидно, что без наличия образа будущего и доверия к будущему нет накоплений и сбережений. Таким образом, в понятие капитала входит способ, каким человеческое сообщество производит будущее (в том числе и прежде всего — образы будущего).

12. До конца ХIХ века, говоря о производственных процессах, обычно подразумевали «трехфакторную модель»: естественные условия производства (прежде всего земля), труд и капитал рассматривались как основные виды производительных услуг, обеспечивающих акт производства. Как и во многих других случаях в истории Мысли, существовал целый ряд редукционистских подходов, пытавшихся свести многофакторную модель к однофакторной, проинтерпретировав все в одном языке и логике. Д. Рикардо пытался рассмотреть капитал и условия производства как Труд, взятый во второй и третьей производной. А. Кларк все факторы пытался свести к ренте. Вместе с тем узость монофакторных моделей становится очевидной при переходе от анализа процессов производства к рассмотрению процессов воспроизводства и — тем более — процессов развития. А. Маршалл (а вслед за ним целый ряд концептуалистов неоклассической школы и школы субъективной полезности) переходит фактически к четырёхфакторной модели, где все названные ранее услуги возникают в контексте организации (организационного фактора) и по сопричастности к нему. Естественные условия производства, рабочая сила и сбережения превращаются в факторы уже не просто производственной деятельности, но обычного или расширенного воспроизводства благодаря ораганизационно-управленческому мышлению и деятельности. Именно Организация устраняет противоречие Труда и Капитала, формируя новую конфигурацию факторов воспроизводства.

Признание существования Русского Мира позволяет нам говорить о русском капитале, совокупности культурных, интеллектуальных, человеческих и организационных потенциалов, выражаемых в языковом мышлении и коммуникационных (гуманитарных) ресурсах русского языка. Энергия воли различных этнокультурных групп, думающих и говорящих на русском языке, позволяет актуализировать эти потенциалы и превратить их в ряд образов будущего, задающих рамки и границы поля хозяйственных, политических и образовательных онтопрактик13.

13. См. по этому поводу работы П. Г. Щедровицкого.

Вместе с тем, существенно расширив понимание капитала, приходится менять и понятие производительности капитала. Производительность капитала — это способность последнего сберегать труд и естественные условия производства. Капитал — это способность производить богатство как путём создания продукции, так и путём снижения ресурсозатрат на каждую единицу последней14. В этих рамках можно сформулировать одну из ключевых ценностей и целей: всемерно повысить производительность русского капитала (как основы воспроизводства богатства)15. Эта цель отвечает глубинным вызовам надвигающегося тысячелетия и не содержит в себе оснований для межцивилизационной и международной конфронтации. Высокая производительность русского капитала выгодна всем16.

14. Если ХIХ век был во многом эпохой бунта труда, проявившейся в череде рабочих восстаний и социалистических революций, то ХХ век (и особенно его вторая половина) становится эпохой бунта капиталов. Капитал бунтует против неэффективных институтов, обеспечивающих и поддерживающих его производительность: в числе таковых надо прежде всего назвать политические и электоральные институты, игнорирующие интересы молодёжи и запросы будущего, социальное государство и раздутую систему социальной помощи, неповоротливую систему обучения, ориентированную на передачу сведений, затратное производство, функционирующее в рамках протекционистской политики. Феномен бегства капиталов — в первую очередь в своих самых мобильных формах: перетока финансового капитала и «утечки мозгов» — должен прежде всего осмысляться с точки зрения эффективности функционирования институтов, обеспечивающих реализацию процессов развития. Сегодня национальные государства более не обладают монополией над своими жителями и их сбережениями, капитал (в широком понимании) не поддаётся налогообложению, а пресловутая политическая независимость и суверенитет государства выражаются в возможности привлечения и удержания капитала на своей территории. Чем больше капитала и благосостояния мы намерены создать, тем больше мы должны создавать будущего.

15. Привлечение внешнего (нерусского) капитала, создание совместного капитала, слияние и поглощение и так далее, должны рассматриваться и оцениваться как один из факторов структурного упорядочивания русского капитала.

16. Этому тезису сегодня противоречит не только геополитическая идеология, но и реальная практика межгосударственных отношений. Комманданте Маркос в своей статье «Четвёртая мировая война началась» подчёркивал, что мы знаем, кто проиграл третью (холодную) мировую войну, однако мы не можем сегодня однозначно сказать, кто же её выиграл? Мы, все же, исходим из того, что идея производительности капиталов проложит себе дорогу сквозь межцивилизационные стычки начала XIX века (предсказанные Хантингтоном).

ЦЕЛИ И ДЕЙСТВИЯ

Реализация названной ценности предполагает решение целого класса вторичных, а также обеспечивающих целей и задач. Можно разбить их на три основных группы. Во-первых, это формирование инновационной экономики; во-вторых, это развитие человеческих ресурсов; в-третьих, это совершенствование институционального обеспечения процессов развития в ядре Русского Мира — РФ-России. Рассмотрим эти вопросы чуть подробнее.

Первое направление: опережающее формирование инновационной экономики. Во второй половине ХХ века инновационная деятельность (от научных открытий до управления внедрением) превращается в самостоятельный хозяйственно-экономический уклад, ориентированный на создание новых технологий и получающий часть мирового дохода в формах технологической ренты17. Форвардом инновационной экономики до последнего времени был военно-промышленный комплекс (ВПК); разработка новых типов вооружений и технологий ведения войны, с последующим использованием новшеств в гражданских отраслях была ключевым механизмом системного индустриального развития.

17. См. по этому поводу: А. И. Неклесса. Ответ России на вызов времени: стратегия технологической конверсии. — М., 1997.

Вместе с тем, в последние десятилетия меняется сам тип ведения войны — её алгеброй становится экономическая конкуренция. Бренд, товарный знак, превращается в основное оружие индустриальных войн нового поколения. Производство знаков и знаковых систем, управляющих массовым поведением (в частности — потребительским), становится ведущим сектором инновационной экономики.

Реклама и стратегический бренд-менеджмент, сначала обеспечивая торговлю товарами, а затем начав торговать стилями жизни, не только превратились в ведущие элементы индустриальной культуры, но и незаметно открыли дорогу ещё одной ипостаси постиндустриализма18. Исследования природы, характерные для ХIХ — начала ХХ века, сегодня всё более и более вытесняются исследованиями деятельности общества и человека. Традиционные институты науки всё больше замещаются институтами управления и обеспечивающими их технологиями методологического мышления19. Форвардом инновационной экономики становятся гуманитарные технологии20.

18. См. Е. Островский, П. Щедровицкий. Россия: страна, которой не было; Е. Островский. Реванш в Холодной войне: ответный удар в виртуальном пространстве, — почему бы и нет?

19. См. Г. П. Щедровицкий. Избранные труды. — М., 1995; он же, Философия. Наука. Методология. — М., 1997.

20. «Гуманитарные технологии — совокупность технологий, направленных на создание, образование, обработку либо изменение правил и рамок со-общения и взаимоотношения людей согласно вызовам внешней (как общественной, так и природной) Среды — являются магистральным направлением развития постиндустриального производства и отражают новую парадигму, которая ляжет в основу мироустройства нового столетия; будут определять как военные, так и экономические аспекты глобального противостояния в наступающем столетии; обладание ими будет решающим фактором мирового соревнования и позиционирования в мировом «расчете на первый-второй». — Е. Островский, П. Щедровицкий. Указ. соч., с. 3.

С другой стороны, взрывной рост народонаселения, увеличение значения продовольственной безопасности на страновом и региональном уровне, глобальные проблемы здравоохранения и экологический кризис резко повышают значение биотехнологий.

Можно предположить, что биотехнологическая революция, подобно революции в физике в начале XX века, будет определять судьбы человечества в новом столетии. Впервые появилась возможность в глобальном масштабе управлять не только условиями протекания Жизни, но и её процессами. Новые знания и технологии позволят решать проблемы обеспечения продовольственной безопасности, получения новых материалов и лекарств, борьбы с болезнями и сохранения Среды обитания. Одновременно появятся новые возможности создания однонаправленного оружия на основе мобильных генетических конструкций.

Не секрет, что индустриальное развитие в ХХ веке во многом питалось открытием новых, более дешёвых источников энергии. Энергопроизводящие установки проектировались и создавались во многом как ядра промышленно-производственных комплексов локального и регионального масштаба. Высока вероятность того, что на следующих стадиях индустриального развития наиболее дефицитным станет предпринимательский фактор, перемещение которого будет означать реструктуризацию всех остальных связей и ресурсных потоков. В связи с этим вновь возникнет необходимость создания компактных инфраструктурных узлов (центров коммуникации, сервиса и производства) на основе экологичных и высокоэффективных источников энергии.

Итак, гуманитарные технологии, биотехнологии и новые способы производства и использования энергии задают стратегические перспективы неоиндустриального развития; на их основе возможно создание глобальных инфраструктур и сетей обращения и распределения ресурсов в масштабах мирового хозяйства. Выскажем предположение: Русский мир может сыграть наиболее важную роль в процессах становления и развёртывания инновационной экономики по названным направлениям. Однако осуществление этих возможностей предполагает решение как минимум двух групп задач: широкомасштабных институциональных изменений в ядре Русского Мира России и перенацеливания инвестиционных потоков на «расшивку» ключевого звена, обеспечивающего рост производительности современного капитала — сферу производства и воспроизводства человека.

Для того чтобы соответствовать всё более и более усложняющимся требованиям инновационной экономики, необходима модернизация сферы капитализации человеческих ресурсов и существенное углубление инвестиций в неё. Инновационной экономике необходимо инновационное образование. Именно в этой сфере Русский мир имеет существенные заделы и прорывные технологии. Отечественные психолого-педагогические и методологические школы уже с начала 1960-х годов создали ряд эксклюзивных технологий обучения и формирования интеллектуальных способностей на разных возрастных уровнях21, тем самым заложив предпосылки для развёртывания эффективной и мобильной сети образования.

21. К числу названных школ следует прежде всего отнести «развивающее обучение» (школа Эльконина-Давыдова, школа Репкина и интенсивную (жёсткую) игровую технологию транснормативного обучения Щедровицкого).

К сожалению, в середине 1990-х годов в системах управления государственным образованием России и в целом в среде «правящего класса» произошла потеря стратегических целей и ориентиров в названном направлении. Резко снизился объём ресурсов, направляемых на решение задач поддержки инновационных технологий обучения, подготовки кадров и образования. Фактически последние были приравнены к среднему массовому обучению.

Со стороны государственных органов практически полностью прекратилась поддержка фундаментальных и прикладных исследований, обеспечивающих развитие новой технологической платформы в сфере образования и подготовки кадров.

ОБЩЕСТВО, ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ И РУССКИЙ МИР

Названные моменты заставляют нас вернуться к проблеме государственности и государственного устройства РФ-России. Сегодня как никогда актуальна выработка геоэкономической стратегии ядра Русского Мира России как страны-системы. Геоэкономический подход призван объединить все экономические установки и структуры страны в общую стратегию, учитывающую общемировую ситуацию. Система России должна не только создать единую торгово-промышленную стратегию, но и сформировать новую культуру геоэкономического наступления, защиты и конкуренции, учитывающую рост роли человеческого капитала и инновационной экономики в условиях неоиндустриального развития.

Повышение конкурентоспособности национально-государственной системы, производительности и удержание капиталов предполагают создание новой институциональной архитектуры общественно-государственного взаимодействия, которая бы позволила увеличивать богатство без высоких социальных затрат22, но с опорой на активную социальную политику. Государство должно лучше отвечать потребностям своих граждан. В конечном счёте, современное государство является, прежде всего, системой институциональных и управленческих сервисов-услуг. Модернизация системы государственного управления и местного самоуправления призвана обеспечить, с одной стороны, использование мировых ресурсов для развития русского капитала, а с другой стороны, эффективное включение страновых ресурсов в мировое хозяйство23.

22. Понятие народа не совпадёт с электоральным корпусом. За счёт функционирования современных демократических институтов государство имеет тенденцию перекладывать тяжесть своих решений на ту часть народа, которую они не представляют, на будущие поколения. Сегодня основой патриотизма становится экономическая независимость от государства и способность к деятельному самообеспечению.

23. Этому препятствуют старение политико-институциональной структуры, приоритетность краткосрочных целей, дробление функций принятия решений для обеспечения баланса правительства и оппозиции, преобладание частных подходов в разработке и проведении промышленной политики, недооценка информации, трудности в её получении и невозможность системно оценить, оторванность промышленной политики от внешнеторговой, слабость экономической разведки, несогласованность действий государства и частного сектора в области исследований и инноваций. См. по этому поводу: К. Жан и П. Савона. Геоэкономика. — М., 1997.

С точки зрения концепции повышения производительности русского капитала может и должна быть пересмотрена стратегия размещения и привлечения инвестиций. Необходимо политическое признание наличия инвестиционных проектов и потоков, приводящих к потере контроля над сферами деятельности и отраслями промышленности, ликвидации рабочих мест и вытеснению (а иногда и замещению) русского капитала — как внутри, так и вне России. Наряду с поощрением инвестиций в культурный туризм, строительство, а также в предприятия, переживающие период утраты технологической конкурентоспособности, необходима поддержка русского капитала за границами РФ-России. Условием реализации подобного подхода является стратегическое развитие русской школы управления во всём мире.

Преодоление конституционного кризиса, вызванного конкуренцией моделей парламентской и президентской демократии, должно сочетаться с повышением эффективности сочленения федеральной, региональной и местной системы управления-самоуправления — основы будущего роста. Мы уже подчёркивали выше, что одним из ведущих институтов индустриальной цивилизации был Город. Эволюция городских форм жизни от торгово-ремесленных городов-государств Средиземноморья к вольным городам средневековой Европы, от них к городам — промышленным Центрам индустриального роста ХIХ века и, наконец, к современным городам — единицам глобальных технологий потребления может в ближайшие 30–40 лет, наряду с индустриальными Мегаполисами, дать человечеству новый образ города. Вероятно, это будет инфраструктурный центр — город Предприниматель, обеспечивающий связь национальных государств с мирохозяйственными и геоэкономическими процессами.

Сегодня именно в крупных городах сконцентрирована деловая и интеллектуальная активность, наиболее развита транспортная, телекоммуникационная и финансовая инфраструктура. Именно здесь сосредоточены основные информационные и управленческие ресурсы, тот человеческий и культурный капитал, с опорой на который может проектироваться будущий подъём ядра Русского Мира. Этих городов не так уж много, и сегодня они переживают не лучшие времена. Однако мы уверены, что именно в них сконцентрированы реальные, а не иллюзорные возможности социокультурного и экономического развития страны. И именно они, вопреки всем кабинетным попыткам административно-территориального членения, составляют тот костяк, остов России24, который может позволить не только удержать целостность страны, но и обеспечить устойчивость и управляемость её дальнейшего развития в рамках Русского Мира.

24. См. О. Алексеев, О. Генисаретский, П. Щедровицкий. Остов России. // «Известия» от 23.11.1998.

В современном мире всё больше и больше стирается граница между «внешним» и «внутренним». Между внешним и внутренним рынком. Между населением, живущим «внутри» страны, и диаспорой. Между экономической политикой, направленной на решение внутренних территориальных задач, и прямым политическим, управленческим и экономическим участием в мирохозяйственных процессах. Международные отношения в новую эпоху меняют свою деятельностную, субъектную природу. Диаспоры, антропоструктуры и мировые сети становятся центрами выработки и принятия решений, которые затем оформляются государственными обязательствами. В противовес сербскому сценарию силового решения территориальных, конфессиональных и этнокультурных проблем формируется культурно-политическая стратегия и гуманитарно-технологический подход к их дипломатическому решению. Наряду с традиционной для европейской политической культуры рамкой «прав личности», ищет своё место идея прав народов и малых сообществ.

Рискнем утверждать: чем большему числу людей и сообществ в мире нужна РФ-Россия, тем она устойчивее. Чем большее число мировых проблем получит своё выражение, а возможно, и решение в рамках русского языка, тем более востребованными будут культурные и человеческие ресурсы Русского Мира. Парадокс сегодняшней ситуации состоит в том, что любая страна, претендующая на статус державы Мира (или мировой державы), стремится не только к удовлетворению интересов своих граждан, но и к работе в интересах граждан иных государств и стран.

Чем большему числу отдельных граждан других государств нужна Россия, тем устойчивее позиции России в мире. Основы своей устойчивости и нужности формирующаяся русская государственность может и должна искать в пределах Русского Мира, в политике конструктивного развития его мировых сетей.

Библиографические ссылки:

Щедровицкий П.Г. Русский мир и транснациональное русское. — Библиотека культурной политики, управления и предпринимательства, АТШ, 1999. — С.19.

Щедровицкий П.Г. Русский мир и транснациональное русское [Электронный ресурс] / Русский журнал. 1999. Режим доступа: http://old.russ.ru/politics/meta/20000302_schedr.html

Щедровицкий П.Г. Русский мир и транснациональное русское / Антология русской философии. М.: Изд-во «Сенсор», 2000. С. 374-388.

Щедровицкий П.Г. Русский мир и транснациональное русское // Русский мир и Латвия: альманах Гуманитарного семинара. Выпуск 2. 2005. C. 3-12.

Щедровицкий П.Г. Русский мир и транснациональное русское // Русский мир и Латвия: альманах Гуманитарного семинара. Выпуск 2. 2005. C. 3-12.

Поделиться:

Методологическая Школа
29 сентября - 5 октября 2024 г.

Тема: «Может ли машина мыслить?»

00
Дни
00
Часы
00
Минуты

С 2023 года школы становятся открытым факультетом методологического университета П.Г. Щедровицкого.