Всякая интеллектуальная, в частности, философская, концепция, как и всякий комплекс категорий или понятий, представляет собой не столько результат анализа и описания неких вне-положенных объектов, сколько осознание способа жизни, мышления и деятельности данного философа или философской группы. Это результаты рефлексии опыта мышления и форм организации коллективной (групповой) работы, выражение индивидуального или группового мировоззрения, которые имеют свой цикл жизни и свои этапы: становление, развитие, экспансия и смерть. Чем «шире» и «глубже» в экзистенциальном и социальном смысле тот способ жизни, та мыслительная практика, которую осуществляют данный философ или группа, тем обычно сложнее и ближе к универсальному соответствующее ей мировоззрение.

Эта характеристика истории мысли была хорошо понята уже в немецкой философии XIX века — в период формирования университетской философии в Европе и превращения философского знания в инструмент прикладной идеологии и социокультурной политики. Однако в философских рассуждениях обычно учитывалась лишь зависимость, идущая от практики к мировоззрению; хотя очевидно, что существует и другая зависимость — противоположная, идущая от теоретических и концептуальных представлений к практике.

Рассматривая эту вторую зависимость, можно утверждать, что «мышление» в европейской культурной традиции (вероятно, начиная с периода появления греческой философии) само представляет собой вид и тип практической деятельности. Можно говорить о существовании особой практики мышления о мире, которая превращает «знание» в особый практический продукт. Теоретик-концептуалист и философ, астроном и историк являются первыми исторически известными нам персонажами, можно сказать, субъектами этой практики, а вырабатываемое ими мировоззрение есть не что иное, как осознание подобного способа существования, «размышляющего» образа жизни и его влияния на современную им социокультурную ситуацию.

Именно отсюда в дальнейшем вытекает огромное значение науки, научного подхода, а более точно — принципа объективности в науке, философии и для философии; ценности, сформированной, как мы знаем, еще в период античности. Задача, выдвигаемая первоначально наукой (в период научной революции ХV-ХVII вв.), состояла в том, чтобы сделать частную интеллектуальную практику действительно всеобщей и универсальной. Этому предшествовали интеллектуальные поиски ХII-ХIV вв., в ходе которых происходила подготовка и отработка современных форм мышления: ассимиляция и развитие античного мышления, платонизма и перипатетики, формирование практически всех современных техник мышления.

Основной вектор развития состоял в том, чтобы сделать осознание своей собственной деятельности способом объективного познания единого и универсального мира. Познание вообще и научное познание в частности получили благодаря этому самостоятельный статус, отделились от всех существующих форм практики и, более того, сами стали особым видом практики, имеющим специфическую направленность, особый смысл и статус: они создавали всеобщее бытие.

Только в отношении этого типа практики (практики философского и научного мышления) был правомерен известный гегелевский тезис о тождестве бытия и мышления; в отношении других видов практики этот тезис имел смысл только в той мере, в какой они следовали универсалистским представлениям о бытии.

С исторической точки зрения это был небольшой отрезок времени, в течение которого наука была единой, существовала «республика просвещенных умов» и единая система общения небольшой группы людей, которая реально обеспечивала процессы обращения знания и единство мира через единство представления о нем.

Существенно подчеркнуть, что в дальнейшем ведущая роль науки в оформлении общего мировоззрения сохранялась лишь в той мере и до тех пор, пока поддерживалось единство научного производства и круг общения лиц, называвших себя учеными.

Этот период занял приблизительно чуть больше 250 лет.

Постепенно социокультурное единство науки распалось и каждая научная дисциплина, выделяясь из системы целого, выработала свою собственную картину мира и по сути дела свое собственное мировоззрение. В этот период, естественно, была утеряна и упомянутая функция науки — вырабатывать и распространять единую научно-обоснованную картину мира.

Г.П. Щедровицкий утверждал, что можно выделить ряд основных тенденций развития науки и систем знания в эту переломную эпоху: 

Одновременно с процессом кризиса наук разворачивался другой, не менее значимый для эволюции практик мышления и знания процесс: процесс формирования инженерии, проектирования и технологических форм организации деятельности. Широкое распространение конструктивно-технических и программно-проектных подходов приводило, с одной стороны, к дополнительному ограничению научного подхода и формированию прикладных дисциплин, а с другой — к проблематизации философского знания, не способного ассимилировать прожективные (в широком смысле этого слова, то есть ориентированные в будущее) типы мышления и деятельности[1].

В результате происходящих изменений на передний план, естественно, стали выступать предшествующие науке формы знания и идеологии — философия, религия, социальный миф — и одновременно начали формироваться новые способы мышления и новые представления, претендующие на то, чтобы взять на себя функцию творца общего и универсального мировоззрения[2].

Г.П. Щедровицкий назвал эти способы мышления методологическими, а организованность, возникшую для формирования и выработки их, методологией. Он неоднократно подчеркивал, что долгое время методология рассматривалась не как организованность, предназначенная для развития самой себя, а как нечто используемое вовне, как средство осуществления какой-то иной работы и деятельности. С его точки зрения, это было связано, в первую очередь, с применением не-деятельностного, не-генетического и не-исторического подхода: в частности, с отсутствием задачи на подлинную разработку методов, с трактовкой их как чего-то уже существующего. Напротив, выдвижение задачи на разработку новых средств и новых методов делало необходимым самостоятельное программирование этой работы и создание саморазвивающегося организма методологии.

Несомненно, что процессы образования нового стиля и новой практики мышления должны рассматриваться как полигенез: в рамках данного подхода существует целый ряд разнородных ситуаций, требующих выработки особых методов, приемов и способов мышления, которые лишь впоследствии, в контексте историко-критической реконструкции, могут трактоваться как ситуации происхождения по отношению к отдельным элементам и организованностям методологии и методологического мышления.

Без сомнения, не стоит также ставить знак равенства между методологической революцией, происходившей, по мнению Г.П. Щедровицкого, в науке и философии в последнее столетие, и конкретной версией системной, системо-деятельностной и системо-мыследеятельностной методологии, разработанной в ММК и лично Г.П. Щедровицким во второй половине XX века.

Сам Г.П. Щедровицкий неоднократно подчеркивал, что в той мере, в какой названный способ мышления не приобрел еще законченной и завершенной формы, мы во многом являемся свидетелями процесса становления методологически ориентированной и организованной формации мышления и деятельности. А в той мере, в какой сами практикуем или стремимся практиковать методологическое мышление, мы являемся создателями современной методологии.

Работа Московского методологического (до 1962 г. «Логического») кружка как свободного объединения философов, логиков и представителей социальных дисциплин, созданного на философском факультете МГУ в 1952-1954 гг. и существующего в России и других странах СНГ в форме «методологического движения» до сих пор, должна рассматриваться как проявление названного процесса исторической смены форм и технологий мышления.

Деятельность кружка, несмотря на ее пятидесятилетнюю историю, остается все же очень скромным и локальным опытом, развертывающимся до сих пор в «лабораторных» условиях, без выхода на широкую образовательную практику и каналы массовой деятельности.

С самого начала кружок создавался для решения междисциплинарных проблем, требующих, с одной стороны, распредмечивания существующих представлений, понятий, знаний и, что самое главное, средств и методов работы, принадлежащих отдельным научным и инженерным (техническим) дисциплинам, а с другой стороны — синтеза разнопредметных и разнодисциплинарных знаний в ориентации на разрешение комплексной проблемной ситуации.

Г.П. Щедровицкий, анализируя историю кружка, всегда подчеркивал, что для организации работы в этих условиях и рамках участники кружка должны были создать на себе особую, «живую машину» решения проблем; они должны были превратить методологическую работу в особую практику и сделать так, чтобы методологические знания и понятия вырабатывались как особая форма осознания этой практики.

Само понятие практики в этом контексте чрезвычайно сложно. Практика решения проблем должна была включать в себя мышление (индивидуальное и коллективное), коммуникацию, понимание (взаимопонимание), рефлексию и мыследействие; она должна была опираться на принципы развития (саморазвития), самоопределения отдельных участников и коллектива в целом, целеполагания и самоорганизации; эта практика должна была использовать интеллектуальный потенциал сплоченной социальной группы — кружка и его отдельных участников.

В рамках названной практики, естественно, возникал целый комплекс внутренних проблем: начиная от проблемы авторства (прав интеллектуальной собственности) и кончая психологическими проблемами отдельных людей, вовлеченных в процессы экспериментирования над своими собственными интеллектуальными возможностями.

Вместе с тем, как мы уже подчеркивали, многие теоретические и концептуальные представления, разработанные в рамках Московского методологического кружка и его отдельными участниками (в том числе и вышедшими после получения базового образования за рамки кружка), являются ни чем иным как осознанием и объективированным описанием существующих в кружке технологий и практик организации мышления и деятельности. Они не могут быть адекватно поняты вне изложенной выше взаимосвязи и взаимозависимости форм организации жизни и практики коллективного мышления и содержания соответствующих понятий и представлений.

В частности, можно упомянуть принцип многих знаний и схемы «замещения», положенные в основу программы построения содержательно-генетической эпистемологии, идею «шага развития», методологическую концепцию управления и совокупность представлений о «коллективной мыследеятельности» — представлений, которые отразили практику интеллектуальных игр разнопредметных (разнодисциплинарных) специалистов при решении общей проблемной ситуации, оконтуренной за счет использования техник методологически организованного понимания и рефлексии.

 

 

Таким образом, за 50 лет существования сплоченная (хотя и меняющаяся по составу) группа людей, составляющих ядро ММК:

Время жизни концепций, идей и методологем кардинально отличается от времени жизни социальных движений и социальных форм организации. Вместе с тем характеристические (значимые) времена и периоды развертывания (зарождения, расцвета и «упадка») различных организованностей мыследеятельности не только разнятся, но и пересекаются друг с другом. Нередко расцвет концепции проходит в совершеннейшей тишине и незаметно, а то, что проходит на глазах и в шуме, — это не расцвет концепции, а период прокламирования программ реализации уже сформированных интеллектуальных продуктов или социализации конкретных людей.

Часто мы имеем дело с перманентными вспышками идеологической активности, вызванными различными внешними и внутренними причинами: сменой материала анализа, области приложения, появлением новых понятий, приходом новых людей, изменениями социокультурной обстановки.

Кризис методологического мышления и образа жизни провозглашался неоднократно и по разным поводам. На моей памяти впервые этот факт был «обнаружен» Сергеем Наумовым и проявлялся, с его точки зрения, в установке на натурализацию деятельностных представлений (он назвал это «вторичным натурализмом»). С тех пор тема «кризиса методологии» поднималась многократно: провозглашалась утеря содержания, то, что методология «проиграла перестройку», распад движения, конфликт лидеров ключевых групп, факт ухода «методологов» в консультирование и политику и т.д.

Мне скучно обсуждать эту тему. В гораздо большей степени меня интересует обсуждение исторического смысла и значения разработок Г.П. Щедровицкого и ММК. И здесь, действительно, на рубеже 90-х годов наметилась некоторая ситуация с проблемами. Описанная выше «капсулированность», замкнутость рефлексии на себя и в определенном смысле «герметичность» методологических представлений, на мой взгляд, стали основанием для роста социокультурной замкнутости. Методологическое мышление оказалось (частью по объективным причинам — в силу «скорописи мысли» Г.П. Щедровицкого, — но в гораздо большей степени в силу субъективной позиции ряда представителей методологического движения) закрытым как для исторического исследования и критики, так и для диалога — реального или имитационного — с другими системами представлений.

Именно поэтому в 2001 г. я предложил уйти от складывающейся традиции сугубо «внутренних», «воспоминальных» (и уже в силу этого непонятных для любого внешнего участника) обсуждений небольшой группой «истинных последователей» СМД-подхода — традиции, проявлявшейся, в том числе, в тематике и форме организации ежегодных чтений памяти Г.П. Щедровицкого. Я предложил поставить на повестку дня задачу сопоставления основных идей и всего наследия Г.П. Щедровицкого и ММК с ключевыми философско-методологическими школами и мыслителями XX века, как отечественными, так и зарубежными, такими как Бахтин, Выготский, Шпет, Франк, Ильенков, Петров, Мамардашвили, Башляр, Мерло-Понти, Сартр, Фуко, Делез, Деррида, Хабермас, Хомский, Остин, Пирс и другие.

Мои усилия, предпринимаемые в данном направлении, были обусловлены двумя группами мотивов: организационными и исследовательскими.

Во-первых, я считаю, что в период, когда Россия возвращается в большую историю, все более и более плотно включаясь в процессы глобализации экономики и политики, необходимо опереться на свою, отечественную философскую и методологическую традицию, которая может быть сопоставима по задачам и результатам с лучшими и наиболее известными мировыми прецедентами в этой области. Как гласит известная пословица: встречают по одежке, а провожают по уму. 

Конкурентоспособности отечественных товаров и услуг, отечественного образования и проектного потенциала, с моей точки зрения, предшествует конкурентоспособность в деле постановки и решения мировых проблем. А это всегда было задачей особых областей деятельности, отвечающих за формирование общего мировоззрения и тренировку мышления.

Во-вторых, я хочу для себя получить ответ на следующий вопрос: в чем непреходящее значение работ Г.П. Щедровицкого и ММК? Что он сделал действительно уникального, входящего в пантеон мировой интеллектуальной истории, а что, напротив, напоминало открытие «деревянного велосипеда» (похоже на то, как у других, но не ездит)? Что было важно и осмысленно лишь в дидактической или полемической рамке, обусловленной спецификой социокультурной среды бывшего СССР, а что должно становиться предметом специальных исторических и историко-критических исследований для новых поколений адептов методологического мышления и СМД-подхода?

За прошедшие два года я услышал два основных возражения против сформулированной мною задачи: о вредности сопоставления с «загнивающей философией» и об отсутствии методологии компаративного исторического анализа.

Одно из ключевых возражений состояло в том, что сопоставление основных идей Г.П. Щедровицкого и ММК с философией является-де нарушением не только буквы, но и духа основных интеллектуальных установок методологического движения; что методология и методологическое мышление строилось на отрицании не только всей современной философии, но и на принципиальном отрицании философского способа мышления вообще. Частично я даже сам подтвердил это мнение в своем вступлении, реконструирующем некоторые аспекты истории ММК.

Однако я достаточно четко понимаю, что если где и хотел бы социализировать и институционализировать результаты своей работы Г.П. Щедровицкий, то, без сомнения, в сфере философии и ее основных дисциплин — в логике, учении о категориях, онтологии… в гораздо большей степени, чем в педагогике, теории и методологии управления или теории игр. Прежде всего потому, что всю свою жизнь он пытался размышлять о целом…

Что касается второго возражения, то можно согласиться, что сегодня у нас нет разработанной онтологии для проведения подобных компаративных исследований — социального и культурного контекста, проблем и процессов проблематизации, понятий, категорий и схем, основных интеллектуальных результатов, полученных различными школами и отдельными мыслителями. Однако я всегда исходил из того, что методологическая работа как раз и начинается в ситуации фундаментального разрыва и дефициентности имеющихся средств новым задачам. Поэтому надо просто построить подобную онтологию и соответствующий набор инструментов реконструкции, интерпретации и истолкования!

Примечания

[1] Здесь нет возможности подробно останавливаться на версиях истории и перипетиях взаимодействия научного, философского, инженерного и проектного стилей мышления в интеллектуальной культуре XIX и XX вв. Важно, что, по мнению Г.П. Щедровицкого, методологический способ мышления формируется на «пересечении» названных типов мышления, позитивно усваивает принадлежащие им технологии мышления и стремится разрешить накопившиеся проблемы и противоречия.

[2] Соответственно этому предшествующий период развития философии можно разделить на ряд стадий или этапов. Первый из них характеризуется тем, что в рамках философии и в ее системе формируется наука, которая еще не претендует на выработку мировоззрения; второй — тем, что наука и научный стиль мышления уже непосредственно влияют на философию и трансформируют ее, создавая особую установку и особую идеологию, направленную на выработку собственно научного мировоззрения; третий этап характеризуется тем, что наука сама начинает претендовать на то, чтобы быть мировоззрением (резче всего это выражают, с одной стороны, Гильберт, сказавший, что математика сама себе философия, а с другой — идеологи позитивизма [и диалектического материализма], утверждавшие, что наука станет всеобщей идеологией и мировоззрением). Плюс к этому складывается идеология сциентизма. Наконец, четвертый этап начинается тогда, когда научная идеология, выступающая как мировоззрение, начинает сравниваться по этой функции с философией и другими формами идеологии и в силу этого начинает критиковаться и разрушаться из-за несоответствия этой функции.

Библиографическая ссылка

Щедровицкий П.Г. Предисловие//Чтения памяти Г.П. Щедровицкого, 2002-2003 гг.: доклады и дискуссии. М., 2004. C. 7-16.