Его отличает необычайная широта интересов и научная основательность: Струве не только философ, правовед, экономист, историк, социолог, он еще и крупный общественный и политический деятель, яркий и темпераментный публицист, откликающийся на все сколько-нибудь значительные события русской духовной, литературной, политической и культурной жизни. Но не столько многосторонность интересов выделяет Струве среди его современников — Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, Д. С, Мережковского, В. В. Розанова, П. А. Флоренского и других, многие из упомянутых философов обладали и широтой интересов, и общественным темпераментом, сколько трезвость мысли, практического здравого смысла, не позволявшего ему впадать в экстремизм, столь характерный для русской интеллигенции. <…>
Философия России
Струве Пётр Бернгардович
Российский общественный и политический деятель, редактор газет и журналов, экономист, публицист, историк, социолог, философ. (1870-1944)
«Струве был, на мой взгляд, одним из немногих, кто понимал, что для практически-политической деятельности, для осуществления либеральных преобразований в России необходимо отрешиться от крайностей и восстановить в правах давно забытое и презираемое чувство меры — эту добродетель древних. Самым ценным, однако, у Струве было сочетание трезвости и реализма с редким мужеством, мужеством противостоять общему настроению, всех захватывающей моде, мужеством высказывать свои мысли и тогда, когда они встают в противоречие с воззрениями подавляющего большинства. Такова позиция Струве в «Вехах» и «Из глубины». И мужеством публично признавать собственную неправоту, прошлые заблуждения, делая это спокойно и просто, без фразы и жеста. Такова самокритика Струве в его статье, помещенной в сборнике «Проблемы идеализма»… »
Наш сегодняшний очерк о П. Б. Струве (1870–1944) – самобытном мыслителе Серебряного века, философе, социологе, литературоведе, экономисте. Мы сосредоточимся на политической философии Струве, для чего обратимся к статье П. П. Гайденко «Под знаком меры (либеральный консерватизм П. Б. Струве)».
Приводим выдержки из текста:
«Среди мыслителей и общественных деятелей русского Серебряного века Петру Бернгардовичу Струве (1870—1944) принадлежит особое место.
Оригинальный мыслитель и блестящий публицист П. Б. Струве предпочитал «малую форму»; его многочисленные статьи выходили в журналах и газетах, но, как правило, отличались от других откликов «на злобу дня» точностью, ясностью и глубиной мысли, умением в немногих словах выразить, схватить главное, а это требует и широты умственного горизонта, и литературного таланта. После захвата власти большевиками Струве уезжает в Ростов, где принимает участие в создании Добровольческой Армии. После ухода армии из Ростова на Кубань он в 1918 г. возвращается в Москву и, находясь на нелегальном положении, продолжает издание журнала «Русская мысль». Поражение Белого движения вынуждает Струве покинуть Россию; за рубежом он продолжает активную деятельность: пишет ряд работ о русской революции, о творчестве Льва Толстого, о Пушкине и др. В течение двух лет (1925-1927) Струве издает в Париже газету «Возрождение», вокруг которой пытается объединить под знаком борьбы с большевизмом всю эмиграцию без различия партийных направлений, в отличие от П. Н. Милюкова, в своей газете «Последние новости» опиравшегося на левые круги эмиграции и отмежевавшегося от «правых».
С осени 1928 г. П. Б. Струве переселяется в Белград, где сотрудничает в Русском научном институте, погрузившись в изучение русской истории — экономической, государственной, культурной. В течение последних пятнадцати лет жизни Струве пытался на материале русской истории осмыслить и подытожить весь свой богатый опыт политика, экономиста, социолога.
Эволюция философского миросозерцания П. Б. Струве довольно типична для русской интеллигенции конца прошлого века. Подобно С. Булгакову и Н. Бердяеву, он начал с увлечения марксизмом, в котором, правда, в отличие от многих других ценил прежде всего «научную составляющую», объективный подход к пониманию общественного развития, противопоставленный философом субъективной социологии народников. Критику последней П. Струве дал в своей первой книге «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России» (1894). Позднее, в предисловии к сборнику «На разные темы» (1902) русский мыслитель писал, что в ранний период, до 1900 г., он был в философии критическим позитивистом, а в социологии и политической экономии — решительным, хотя не правоверным марксистом. «Неправоверность» марксизма Струве уже в первый период состояла в неприятии им радикально-революционного элемента в учении Маркса, который Струве считал утопическим. С самого начала он был сторонником концепции эволюционного развития общества; именно за это его критиковал Плеханов, а еще более резко Ленин. <…>
П. Струве признает марксистскую доктрину только при условии исключения из нее тех моментов, которые, по его мнению, носят утопический характер и вступают в противоречие с экономическим учением Маркса. Сюда русский философ относит, в частности, восходящую к Гегелю диалектику, ядро которой составляет принцип противоречия и обосновываемое с его помощью понятие революции как «скачка из царства необходимости в царство свободы», к слову сказать, то понятие, которое больше всего привлекло в марксизме Н. А. Бердяева. Вслед за Э. Бернштейном Струве подчеркивает, что это понятие восходит к бакунизму и бланкизму и вносит утопический элемент в построение Маркса, элемент тем более опасный, что он осознается как научное положение, с необходимостью вытекающее из теоретических предпосылок. «Чтобы страстно желаемое, невозможное в конце концов все же было признано необходимым, на помощь призвано социальное чудо – социальная революция, которая приводит в исполнение переход количества в качество благодаря внутренне присущей ей творческой силе». <…>
… хотя правовая сфера и связана с экономической жизнью общества, но она имеет и свою глубокую укорененность в быте и нравах, в исторических преданиях народа, в его нравственно-религиозном сознании, что, кстати, в более поздних работах подчеркивал и сам Струве. Однако Штаммлерова критика марксистского понятия права как надстройки сыграла, несомненно, свою положительную роль. Вслед за Штаммлером Струве отказывается от гипостазирования понятий «хозяйства» и «права», от превращения их как бы в самостоятельные сущности, противостоящие друг другу. «…Правовой порядок и социальное хозяйство — абстрактные понятия, а вовсе не реальные сущности и отношения, — пишет он. — …В действительном обществе не существует никакого абсолютного противоборства и никакой абсолютной гармонии между правом и хозяйством, но беспрестанные частичные коллизии и приспособления хозяйственной и правовой сторон друг к другу».
Юрист по образованию, либерал по политической ориентации, сторонник конституционной демократии, Струве понимал все значение правовых начал в жизни общества. В этот — еще ранний — период он, как видим, присоединяется к номиналистической критике марксизма, которая велась в Германии прежде всего мыслителями неокантианского направления — Штаммлером, Г. Риккертом, М. Вебером и др. <…>
Под влиянием неокантианства П. Б. Струве отходит не только от легального марксизма, но и от критического позитивизма. В 1901 г. в предисловии к книге Н. А. Бердяева, посвященной критике субъективной социологии народников, Струве пересматривает ряд позитивистских предпосылок своего мышления. В 1902 г. в сборнике «Проблемы идеализма» он помещает статью «К характеристике нашего философского развития», где от трансцендентального идеализма намечает путь перехода к религиозной метафизике, как она развивалась в трудах В. С. Соловьева, С. Н. Трубецкого, Б. Н. Чичерина, А. А. Козлова, которых при всем их различии объединяло неприятие материализма и нигилизма, столь распространенных в России начиная с 60-х гг. прошлого века. <…>
Главный мотив Струве четко выражен им в 1902 г.: ни материалистическая метафизика, как ее обосновывает, например, Г. В. Плеханов, ни критический позитивизм, на почве которого стоял раньше сам Струве, не в состоянии спасти человеческую свободу. Философ теперь недвусмысленно критикует свои собственные прежние воззрения, что делает честь его научной добросовестности. «…Как ни была законна эта реакция (имеется в виду реакция русских марксистов против субъективизма народнической социологии), она и в форме метафизической (Н. Бельтов: «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю»), и в форме позитивно-критической (Струве: «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России») зашла слишком далеко… Говоря это, мы имеем в виду не преувеличения и односторонности так называемого экономического материализма, которые не имеют принципиального философского значения и с которыми предстоит разделываться положительной науке… Дело в другом. И в своей позитивно-критической формулировке первоначальный русский марксизм как философское построение впал в… заблуждение позитивизма, установив подчинение долженствования как такового бытию и поглощение свободы необходимостью…». <…>
В партии кадетов, куда Струве вступил после долгих и трудных переговоров с ее достаточно левым лидером П. Н. Милюковым, Струве сразу же составил ее правое крыло. Характерным для позиции Струве было его резкое расхождение с Милюковым по поводу опубликования Манифеста 17 октября. На учредительном съезде кадетской партии, состоявшемся как раз в день появления Манифеста, Милюков заявил: «Мы одержали победу, но по существу ничто не изменилось, наша борьба и наш политический курс остаются прежними». Таким образом, Милюков призвал кадетов не поддерживать теперь уже либеральный курс правительства и по-прежнему делать ставку на революцию. Струве решительно разошелся с Милюковым и левыми кадетами, призвав партию сотрудничать с правительством в проведении реформы. По своей позиции Струве был близок к В. А. Маклакову и таким умеренным земцам-либералам, как Н. И. Львов. В своем стремлении к реформе П. Б. Струве активно поддерживал П. А. Столыпина, считал его выдающимся государственным умом. «Аграрная политика Столыпина кажется консервативной, но в существе своем она есть попытка перестроить Россию в самых ее глубинах». <…>
«Забывают, — пишет в этой связи Струве, — что если в опыте или науке нам открывается причинность как закон бытия, то самое бытие, как таковое, остается непознанным… Эта непознаваемость бытия как раз и означает невозможность отрицать беспричинное бытие… Беспричинное бытие (т. е. Абсолют) остается, конечно, тайной, но такой остается ведь и всякое бытие само по себе». Отсюда ведет свое происхождение тезис П. Струве об иррациональности как бытия, так и самой человеческой свободы, сближающий его с Н. Бердяевым, несмотря на существенное различие — особенно в политических позициях — этих двух мыслителей, один из которых был трезвым реалистом, а другой неисправимым романтиком, нередко бросавшимся из одной крайности в другую. Мотивы, побудившие Струве к такому ходу его мысли, вполне понятны: он восстал против позитивизма, отождествлявшего сферы науки и этики, познания и свободного действия, с одной стороны, и против просветительски-доктринерского рационализма леворадикальных утопистов — с другой. <…>
… одной из предпосылок марксистского учения является убеждение, идущее от материализма XVIII в., что человек есть продукт «среды», «совокупность всех общественных отношений» — убеждение, не оставляющее места для личной ответственности человека за свои поступки и свой образ мыслей. Эта широко распространенная среди радикальной интеллигенции и на Западе, и в России теория «среды» была подвергнута критике уже в конце XVIII в. Кантом, а столетие спустя в России Ф. М. Достоевским, П. Д. Юркевичем, В. С. Соловьевым, С. Н. Трубецким, Л. Н. Толстым и др. Но теория эта, облегчающая человеческую совесть, не утратила своей притягательности и сегодня, поэтому работы Струве, разоблачающего эту предпосылку социалистических теорий начала века, остаются актуальными и в конце XX в. «В основе социализма, — пишет философ, — лежит идея полной рационализации всех процессов, совершающихся в обществе… По идее социализма стихийное хозяйственно-общественное взаимодействие людей должно быть сплошь заменено их планомерным, рациональным сотрудничеством и соподчинением. Я нарочно подчеркиваю слово сплошь, ибо социализм требует не частичной рационализации, а такой, которая принципиально покрывала бы все поле общественной жизни. В этом заключается основная трудность социализма, ибо очевидно, что ни индивидуальный, ни коллективный разум не способен охватить такое обширное поле и не способен все происходящие на нем процессы подчинить единому плану».
Утопия «полной рационализации» всех общественных процессов обернулась сегодня хаосом иррациональных сил. Но самое тяжелое ее последствие — это невиданное доселе ослабление, едва ли не всеобщая утрата у людей чувства личной ответственности. Для нас сегодня прямо-таки пророчески звучат слова П. Струве о том, что попытка провести в жизнь идеи Маркса угрожает потерей чувства личной ответственности, этой главной предпосылки демократии и свободы».
Список очерков о философе
….