«Павел Васильевич Копнин приехал в Киев летом 1958 г. погостить, тут же принял предложение возглавить кафедру философии Политехнического института и почти сразу перешел на аналогичную кафедру Киевского университета. Ему было тогда 36 лет, он был одним из самых молодых докторов философских наук, профессором, имел солидный послужной список, обеспечивавший ему устойчивые позиции на Украине (ибо с точки зрения республиканского партийного чиновника не мог оказаться не соответствующим должности завкафедрой в Киеве человек, который успешно возглавлял сектор в Институте философии АН СССР, кафедру философии той же академии, кафедру в университете Томска, был одним из авторов учебного пособия по философии, перевод которого на украинский язык вышел в том же году).
Философия России
Копнин Павел Васильевич
Советский философ, гносеолог и логик, доктор философских наук (1957), профессор (1958), член-корреспондент АН СССР (1970), академик АН УССР (1967). Внёс заметный вклад в формирование киевской гносеологической школы, за что также иногда причисляется к украинским философам. (1922-1971)
Разумное познание – это прежде всего оперирование понятиями и исследование их собственной природы. Разум не просто механически переставляет и группирует понятия, но осознает их содержание и природу и в соответствии с этим осознанием оперирует ими. Отсюда разумное выступает в определенной степени самопознанием. Самопознание как исследование природы постигающего мышления является не самоцелью, а средством более успешного познания объективного мира. Чтобы полнее и глубже познать объект, субъект должен понять свои средства и способы познания.
Павел Васильевич Копнин (1922–1971) — советский философ и логик, специалист по теории познания и методологии науки. Подробнее о его жизни и творчестве рассказывается в статье крупного советского и украинского философа и логика М. В. Поповича (1930–2018) «П. В. Копнин: человек и философ». Приводим выдержки из текста:
Приезд П.В. Копнина в Киев очень скоро резко изменил атмосферу философской жизни в нашем городе. Сочетание независимости и демократизма, свойственные его поведению, были совершенно необычны для нравов эпохи, но дело не только в этом. Само представление о личной позиции было новым в философской жизни в ту пору, и противники П.В. Копнина, которые обнаружились сразу же и в достаточном числе, проигрывали в глазах общественности уже потому, что даже не стремились к личной позиции и не понимали, что это такое. Первый же конфликт был превращен П.В. Копниным в дискуссию, состоявшуюся в стенах университета, и противная сторона вынуждена была продемонстрировать, что идеологический донос является единственно доступной ей формой мышления. Тем самым возник и феномен философской общественности, с которой приходилось считаться, как и с личностью Копнина, очень быстро ставшей ее центром на Украине.
Спустя четыре года П.В. Копнин стал директором Института философии Академии наук Украины. На этой должности в еще большей степени он проявил себя как влиятельный прогрессивный политик эпохи, когда хрущевская «оттепель» переживала тяжелый кризис и когда после октябрьского брежневского переворота 1964 г. начался процесс вялой реанимации сталинизма. С 1968 г. П.В. Копнин в Москве в должности директора Института философии АН СССР. <…>
Не было двух Копниных — явного и тайного. Поскольку же Копнин-философ был и Копниным-политиком и администратором, можно ожидать, что его логико- философское творчество является всего лишь частью политико-идеологической истории того времени и безвозвратно принадлежит прошлому как свидетельство глубинных процессов, происходивших в нашем обществе, — и не более того. Я полагаю, что это вовсе не так. Нет необходимости ссылаться на какие-то тайные разговоры, чтобы понять философскую позицию П.В. Копнина, — действительно, он писал то, что думал, осторожно сообразуясь при этом со словарем и требованиями эпохи. Не могу не вспомнить, однако, один из частых разговоров на философски-политические темы, который Павел Васильевич закончил примерно следующими словами: «Подлинного понимания мировых процессов нет ни у них (т.е. на Западе), ни у нас. Когда-то родится нечто третье, и мы можем только всячески способствовать этому». Внимательный читатель и сегодня увидит в его работах попытки выйти за пределы идеологически закрытой философии и нащупать возможности и не повторять ни марксистских, ни антимарксистских пройденных путей. При всей унизительной неминуемости этикетных формул, демонстрировавших принадлежность к марксистско-ленинской философии, эта идейная независимость все же читалась в статьях и книгах П.В. Копнина и делала их идейно привлекательными. <…>
Чрезвычайно большое значение имела резкая позиция П.В. Копнина в отношении к так называемой диалектической логике. Именно здесь обнаруживалась мистико- иррационалистическая сущность диалектического материализм как политической религии. Претензии на загадочную сверхметодологию, для которой нет никаких тайн, которая может освободить человечество от потребности в изучении огромного эмпирического материала благодаря своей глубинной связанности с интересами мирового пролетариата, — эти претензии-обещания уже тогда потеряли свой романтический налет и скомпрометировали себя провалом попыток создания пролетарской математики, марксистской физики и — вплоть до хрущевского времени — диалектико-материалистической биологии. Философствующие шаманы настаивали на том, что наряду с «обычным» мышлением, «обычными» понятиями, суждениями и умозаключениями существуют их «диалектические» двойники, открытие или конструирование которых позволяет сразу преодолеть идеалистические и метафизические буржуазные предрассудки во всех сферах познания и практики и легко и просто обнаружить истину. Глубоко антинаучные по своим общим установкам, эти философские умонастроения противоречили потребностям технического прогресса, и позиции их защитников были поколеблены возрастанием влияния науки в СССР с его огромным военно-промышленным комплексом. Тем не менее полностью отказаться от идеологии «диалектической сверхнауки» правящие круги не могли, так как на особой причастности к марксистско-ленинской премудрости основывалась харизма власти коммунистической верхушки. Поэтому борьба против фундаментального и фундаменталистского тезиса об особых диалектико-материалистических формах мышления приобретала видимость критических уточнений и разъяснений, академичность которых тем более обнажала обскурантистский характер «подлинной диалектики». Наиболее ярким эпизодом этой борьбы была, пожалуй, небольшая рецензия на книгу В.И. Черкасова «Материалистическая диалектика как логика и теория познания» (М., 1962), опубликованная П.В. Копниным, И.С. Нарским и В.М. Смирновым («Вопросы философии». 1964. № 4). Постепенно концепции «диалектической логики» стали совершенно одиозными и непопулярными.
Первые работы П.В. Копнина принадлежали той сфере философии, которая в средневековой традиции как раз и называлась «логикой» и состояла в философских комментариях к теории понятий, суждений и умозаключений (в отличие от собственно формальной дисциплины, именовавшейся в старину, как ни странно, диалектикой). Еще до того, как рухнула сталинская догматическая система «диамата» и в советской философии пошли новые веяния, интересы П.В. Копнина определились в области, которую он продолжал называть логикой. <…>
Началось и творческое освоение современной логики в тех ее формах, которые ближе всего были связаны с математической логикой и логическим позитивизмом. В Киев П.В. Копнин приехал уже с некоторой программой исследований, связываемой им с логикой. Это не была «диалектическая логика», о чем уже говорилось. Не были это и варианты логических исследований, параллельные или альтернативные современной формальной логике. В общем можно сказать, что интересы Копнина были направлены на те философские перспективы, которые открывает изучение познающего мышления вообще. В какой-то степени это было ориентировано на эмпирическое исследование реального научного процесса, о чем говорят такие публикации, как совместная с И.Н. Осиповым книга «Основные вопросы теории диагноза», вышедшая в Томске двумя изданиями — в 1951 и 1962 гг., и статья «Эксперимент и его роль в познании» (Вопросы философии. 1955. № 4). Однако более важной для П.В. Копнина оказалась другая тема. Ей посвящены уже ко времени переезда в Киев несколько статей и брошюра, а в 1962 г. и вышедшая в Киеве книга — «Гипотеза и познание действительности». <…>
В работах П.В. Копнина высказано много интересных соображений, характеризующих гипотезу и ее роль в развитии знания. Но самым интересным является выбор гипотезы как основной характеристики науки. Дело в том, что в марксизме-ленинизме не было гипотез. Вообще не было вопросов, а были только ответы. Характерно наименование марксистской философии науки: «философские вопросы естествознания». Вопросы существовали только в естествознании, а философия давала на них ответы. Довольно конфликтным стало сразу же и отношение П.В. Копнина к традиционным «философским вопросам естествознания»: он настаивал на том, что философия должна предлагать ответы не на вопросы естествознания, а на свои собственные вопросы. В этом духе развивалась и дискуссия по философии кибернетики и по поводу смысла понятия «информация», в которой П.В. Копнин принял активное участие, полемизируя с В.М. Глушковым. Существо позиции П.В. Копнина участники споров воспринимали с большим трудом, им нередко казалось, что он отказывается обсуждать проблемы, поставленные классиками науки, в то время как он ориентировался на философское существо этих проблем, на адекватность перевода естественнонаучных проблем на философский язык. Это была не только элиминация идеологического содержания из общенаучных споров и освобождение науки от идеологии, но и превращение философии в рациональную деятельность.
В 1963 г. вышла новая книга П.В. Копнина — «Идея как форма мышления». Здесь наиболее выразительно обстоятельство, которое несколько скрыто привычностью аналогичных характеристик гипотезы: в качестве форм мышления рассматриваются не только суждения или умозаключения, но и крупные структурные единицы — гипотеза и идея. Мысль рассмотреть идею или концепцию в качестве структурообразующего принципа науки полностью принадлежит П.В. Копнину и имеет лишь отдаленное сходство с соответствующими страницами «Логики» Гегеля. Наиболее близок замысел П.В. Копнина идеям книги Томаса Куна «Структура научных революций», вышедшей первым изданием в том же 1963 году (русский перевод книги Куна появился в 1978 г., первые критико-аналитические статьи Н.И. Родного, В. А. Лекторского — в 1973 г.). Понятие «идея» в смысле Копнина близко понятию «парадигма» в смысле Куна. Приходится сожалеть, что даже в нашей литературе мысли, развитые Копниным, имели несравненно меньший резонанс, чем идеи автора «Структуры научных резолюций». Наших авторов можно понять: для советской философии начался период открытия Запада, в частности богатейшего опыта логико- философского анализа науки в позитивистских и постпозитивистских школах. Книга Куна и аналогичные историко-научные концепции подытоживали этот опыт и одновременно открывали возможности содержательного философского анализа, не стесненного рамками логической техники. Что же касается концепции П.В. Копнина, то она находилась в опасной и для большинства творческих людей нежелательной близости к официальной полугегельянской, полумарксистской терминологии. <…>
Преимущество точки зрения П.В. Копнина заключается в том, что она не связывала структурообразующие принципы возникающей научной теории ни с культурным a priori, ни с иными постулируемым стандартами и только ставила вопрос об их возникновении и роли. Идея или замысел теории — нечто гораздо большее, чем стандарт объяснения и понимания, схема, образец или парадигма. Это не консервативный стандарт, а основа конструкции, не укладывающаяся ни в какие предсуществующие рамки, причинно не связанная с предшествующим процессом развития. Для гуманитарии, для общественных наук, но также и для точного естествознания и математики оказывалось существенным развитие идеи в хорошую теорию, а вместе с тем возможность отличать «теорию»-концепцию, плохо структурированную и нечетко верифицируемую, от формально безупречной дедуктивной теории. Следуя логике работы П.В. Копнина, можно было говорить об идеологии различных сфер научного знания как совокупности соответствующих идей, что доводило бы до конца десакрализацию «марксистско-ленинской идеологии». Предложенные П.В. Копниным общие подходы намечали программу философских исследований, возможные точки соприкосновения с зарубежной методологической мыслью и способы использования в философии опыта науки. <…>
В голове большинства еще шумел молодой хмель не так давно опубликованных и едва усвоенных «Философски-экономических рукописей 1844 года» К. Маркса, открывших перед нами новое видение человеческой субъективности. П.В. Копнин, в частности опытом работы над «Проблемой мышления», только втягивал нас в рациональную логико-методологическую проблематику. Приходилось преодолевать страстное желание поговорить об очеловечивании предметного мира и опредмечивании человека, об отчуждении от человека его сущностных сил и деформации первоначальных идей под воздействием бюрократизации и окостенения — и так далее, вплоть до поисков «подлинного Маркса» и «подлинного Ленина», до марксистского фундаментализма. Поворот от идеологических конструкций к рациональному мышлению только начинался, и массив неосвоенной литературы только открывался перед нами. Мы еще не понимали, во что мы ввязываемся. Может быть, иначе никто бы за подобную книгу не взялся. И все же я убежден, что «Логика научного исследования» была не только ученичеством, но и содержала своеобразную концепцию, положившую начало оригинальным работам. Здесь сказались и упомянутое открытие мира субъективности, и общее понимание науки, развитое П.В. Копниным в работах о гипотезе и идее, и восприятие западной методологической литературы. <…>
«Логика научного исследования» описывала движение науки, начиная его с вопроса и гипотезы, с активного подхода к миру, а не мертвого «отражения». Эмпирия, факт появлялись в развитии концепции и идеи как этапы поиска ответов на вопросы, что противоречило обычной эмпиристской схеме «факты — обобщения». Противоречия, возникающие в ходе приведения знания в логический порядок, рассматривались как следствия ограниченности любой концептуальной схемы, что вызывало справедливые ассоциации скорее с кантовским, чем с гегелевским образом мышления. Анализ интерпретации как процедуры, не тождественной эмпирической проверке или истолкованию, открывал новые перспективы. Что касается связи с западной логико-философской литературой, то она все же была. П.В. Копнин познакомил нас с книгой Карла Поппера «Логика научного открытия», которая произвела известное впечатление, — как выяснилось потом, более глубокое, чем это могло показаться. Хотя было бы неверно полагать, что мы были этой книгой вдохновлены, но к идее доказательства как фальсификации позже пришлось возвращаться. Книга «Логика научного исследования» была хорошо принята философской общественностью страны, и немецкий перевод ее (Берлин, 1969) получил благосклонную оценку в западной прессе. <…>
Собственно говоря, идея провести совещание по логике принадлежала В.А. Смирнову, работавшему тогда в Томске, была им высказана и поддержана местными «верхами»; первое Всесоюзное совещание по проблемам логики и методологии науки прошло в Томске в 1960 г. По подлинную широту и блеск этим совещаниям придал, конечно, П.В. Копнин, превративший их в постоянно действующий центр рационалистически мыслящей философской общественности. После вступления СССР в международную организацию по логике, методологии и философии науки (очень длинное точное название этого союза я сейчас опускаю) мы принимали участие в международных конгрессах, и структура всесоюзных симпозиумов была приведена в соответствие со структурой международных совещаний. Однако постепенно в наших симпозиумах все более утверждалась и гуманитарная проблематика, и Харьковский симпозиум, проходивший уже после смерти П.В. Копнина, включал также секцию семиотики культуры, которой руководил покойный Ю.М. Лотман. Сохранялись и поддерживались и связи с математиками, кибернетиками, физиками высокого уровня. Это было мощное интеллектуальное и культурное движение, оказавшее огромное, еще не оцененное влияние на нашу духовную жизнь. Справедливость требует напомнить, что после смерти П.В. Копнина жизнь этого движения во многом — в том числе на уровне нашего международного участия — поддерживалась усилиями Б.М. Кедрова, И.Т. Фролова, А.А. Маркова, неформальными лидерами и организаторами повседневной работы оставались В.А. Смирнов и В.Н. Садовский. Но первый толчок, организация и идеология движения все же были делом Павла Васильевича Копнина. <…>
В 1967 г. П.В. Копнин принял участие в работе III Международного конгресса по логике, методологии и философии науки в Амстердаме, с чего началось постоянное международное сотрудничество логиков и философов бывшего СССР, в том числе украинских. В трудные минуты международная научная общественность оказывала нам, украинским логикам, помощь и поддержку. В том году П.В. Копнин одержал победу на выборах в академики АН Украины, а в следующем году стал директором Института философии АН СССР.
Годы в Москве были исключительно трудными годами оборонительных боев, они и не могли принести удач, сопоставимых с теми, которые принес киевский период. Московская политика, конечно, была на несколько порядков сложнее провинциальной киевской уже хотя бы потому, что партийные консерваторы столицы были несравненно умнее и опаснее наших. Вряд ли можно рассматривать в силу всех этих обстоятельств последние годы жизни и деятельности П.В. Копнина как простое продолжение его киевского периода. Во всяком случае отношение П.В. Копнина к процессам, происходившим в политической и философской жизни страны в 60-е годы, характеризует и его, и прогрессистские устремления той и позднейшей эпох. Если работа П.В. Копнина в Москве проходила в условиях наступления реакции, то во всяком случае такая оборона, какой стала дискуссия по поводу «методологических ошибок» Копнина, была одной из побед молодой демократии. В этой дискуссии в защиту П.В. Копнина, против диалектико-материалистических консерваторов выступили философы и логики различных школ и умонастроений, выступили с блеском и огромной энергией, заставив противников на некоторое время замолчать. Быть может, это и было наиболее выразительной оценкой, которую философская общественность дала деятельности Павла Васильевича Копнина».
Основные работы П.В. Копнина
- «Гипотеза и ее роль в познании» (1958)
- «Диалектика как логика» (1961)
- «Гипотеза и познание действительности» (1962)
- «Идея как форма мышления» (1963)
- «Теория познания и кибернетика» (1964)
- «Введение в марксистскую гносеологию» (1966)
- «Логические основы науки» (1968)
- «Философские идеи В.И. Ленина и логика» (1969)
- «Диалектика как логика и теория познания. Опыт логико-гносеологического исследования» (1973)
- «Гносеологические и логические основы науки» (1974)
- «Проблемы диалектики как логики и теории познания» (1982)
Список очерков о философе
….