Петр Щедровицкий
Идея деятельности: представления о воспроизводстве деятельности и трансляции культуры
Щедровицкий П.Г. Программный подход в контексте системомыследеятельностной методологии // Программирование культурного развития: региональные аспекты. Вып. 1. Москва, 1991. С. 34-92.
Я не очень ошибусь, если скажу, что в период с 1953-го по 1962-й г. в Московском методологическом кружке теория деятельности и деятельностный подход не создавались и не строились направленным сознательным приложением усилий его участников; они, скорее, получались сами, ходом естественного развертывания исследований по теории мышления и содержательно-генетической логике.
Однако переход от одной системы представлений к другой — от теории мышления к теории деятельности — не может быть понят вне анализа форм работы кружка и, в частности, постоянной практики рефлексии проводимых исследований и разработок.
Г. П. Щедровицкий часто утверждает, что подобная авторефлексия была необходимым следствием принятых коллективных форм работы. Действительно, в ситуации, когда одни участники кружка предлагали новые идеи и ходы, а другие их понимали и не понимали, рассказывали, что они поняли, а чего не поняли, и почему они не понимают — в этой ситуации необходима была постоянная рефлексия как со стороны тех, кто мыслил и говорил (рефлексия мышления и мысли-коммуникации), так и со стороны тех, кто понимал (рефлексия понятого). В дальнейшем, если я правильно понимаю, участники кружка много размышляли над особенностями своей работы и в какой-то момент пришли к выводу, что это — всегдашняя и всеобщая форма осуществления мышления. Это предположение дало возможность извлечь из опыта собственной работы ряд принципов, понятий и представлений, которые становились основой для теоретической установки.
В частности, такая рефлексия, размышление над типичными отношениями между исследовательской работой и рефлексивным осознанием ее позволили представить эти два типа работы как самостоятельные системы (структуры) или организмы. На первых шагах удалось, таким образом, разделить и расслоить исследовательское мышление и рефлексивное осознание этого мышления.
Когда методолог предлагает исследовать мышление как деятельность, то ни мышление, ни деятельность не существуют еще как объекты. Скорее можно говорить о своеобразной категоризации, за счет которой операциональное содержание, существующее в способах и приемах анализа мышления, оформляется в подход, в точку зрения на мышление как таковое, а вместе с тем формирует и ареал будущего объектного содержания. Предлагается исследовать мышление как деятельность, т. е. так же, как исследуется деятельность. Но вместе с тем мышление как объект получает дополнительную категоризацию — оно (объектно) предстает как деятельность.
Здесь, следовательно, нет еще «деятельностного подхода» в том смысле, в каком он понимался в середине 60-х гг., а есть только особый способ анализа мышления, заключенный, скажем, в соотнесении двух планов описания мышления — знаний и операций. Здесь нет и объектных схем деятельности, которые бы позволили оформить соответствующую онтологию.
Но на первом этапе, как бы там ни было, все это осознается и схематизируется как приемы и способы работы по исследованию, анализу и описанию мышления. И все первые схемы — суть методические. Однако эти схемы в себе — многоплоскостные, многослойные, ибо такова вся проводимая работа по анализу мышления. В меру установки на получение объединяющей модели мышления эти методические схемы должны быть связаны и сочленены. Но сделать это без выделения самостоятельных схем анализа каждого плана в моделях и эмпирическом материале, без выделения специфических для каждого плана категориальных характеристик невозможно.
Иначе говоря, нужно еще «собрать» эти две предметные трактовки мышления — через идею знания и через идею операции (то, что дано в логическом подходе) — так, чтобы связать не только предметные представления, но и категории (структура — процесс), категориальные характеристики моделей и т. д. При этом складывается весьма характерная расходящаяся фокусировка рефлексивных представлений в предметной и категориальной ориентации. На уровне предметных моделей все центрировано на «операциях» (и в этом смысле, говоря о «мышлении как деятельности», методолог отдает приоритет процессам): а в анализе мышления категориально — ведущей оказывается категория «структуры» и стоящая в основе анализа «схема знания» (в этом смысле, говоря, что исследовать надо «мышление как деятельность», методолог имеет в виду, что исследовать надо структурно или системно — в первом смысле категории «система»).
При этом, возвращаясь к вопросу о существовании двух «организмов», получалось, что «знания» и «операции», которые задают «лицо» мышления, существуют в первом «внутреннем» организме — в ткани мышления, а вот все рефлексивные соображения о «знании» и об «операциях», их категориальные характеристики существуют (в том смысле, что осознаются и схематизируются) во втором «объемлющем» организме.
Проблема объекта в деятельности еще не поставлена.
В то же время возникает метарефлексия, которая направлена уже на исходное осознание «знаний» и «операций». Эта метарефлексия все время подталкивает к парадоксальным выводам:
1) решение задач (смотрим во «внутренний» организм) не является процессом (смотрим во «внешний» организм, в рамках которого операциональная интерпретация «решения задач» вроде бы вынуждает опираться на категорию «процесса») в точном смысле слова;
2) если даже удается разложить решение задач на операции, то они не могут быть «собраны» в «процесс» в точном смысле слова (т. е. по схемам этой категории);
3) в решении задач (а тем самым в мышлении, в меру того, что решение задач выступает как форма мышления) «операция» не является главным компонентом, нет смысла рассматривать «операцию» вне других компонентов (вот тут бы ввести термин «организованность») мышления — знаний, задач, проблем, понятия и т. д.;
4) мышление, если уже представлять его как деятельность, опирается на ядерную инструментальную структуру «от исходного материала к продукту через средства», и зависимости в этой структуре превращают мышление в «гештальтное» образование.
Значит, такая метарефлексия сопоставляет «один организм» и «другой», то, что исследуется (мышление, решение задач), и средства, категории, понятия, которые при этом употребляются. Один из выводов — необходимость такого преобразования категории «процесс», который бы позволил совместить и связать процессуальное и структурное представление мышления — ход к категории «системы» в ее второй редакции.
Тем самым рефлексивное осознание и рефлексивная ассимиляция выступают как способ развертывания исходных представлений и подходов к мышлению. Теперь нужно сам «ход» рефлексии отрефлектировать и выделить в его обобщенной форме; но это еще впереди, а пока разнообразные и разнородные исследования процессов мышления и рефлексия самого исследования дают возможность детальнее очертить проблему. Уточняется основной набор методических схем и вместе с тем ищется та целостная конфигурация, которая должна дать общий абрис «мышления, представленного как деятельность», другими словами, онтологию.
В 1958 г. вводится схема кругооборота средств и продуктов. Если ее анализировать (Схема 1), то в ней можно обнаружить будущую схему «воспроизводства». Здесь уже есть отношение использования средств — неявно реализации, момент новообразования, учитывающего влияние условий, момент рефлексивного выделения новых средств путем сопоставления с уже имеющимися (т. е. неявно момент переноса их и систематизации). Схема «воспроизводства» уже есть, но вместе с тем ее нет; это, по-прежнему, схема развития мышления, а не схема деятельности. Вместе с тем если схема получена, то она может сама быть подвергнута анализу.
Ясно, что в ней представлено несколько разных линий и процессов развития — средств, норм, продуктов и т. д., а затем и по отношению к типам средств; если знаки — то одна линия развития, если знания — то другая. В этой связи, как указывает Г. П. Щедровицкий, все чаще обсуждается отношение материала знаков и их организации к использованию и употреблениям знаков — это отношение также называется деятельностью. Здесь «деятельность» употребляется в прежней ориентации на операции, но это движение получает свое модельное выражение — схема начинает трактоваться как акты мыслительной деятельности: производства «продуктов» и мыслительного выделения средств.
Но все равно все это — лишь схемы «анализа мышления». «Деятельности» еще нет, ибо нет такого модельного процесса, который не мог бы быть истолкован как мышление (очень важная и пока недостаточно проработанная функция онтологии) и должен был бы истолковываться как деятельность сама по себе. Деятельности нет до тех пор, пока не утверждается, что должна быть схема трансляции деятельности постольку, поскольку деятельность передается из поколения в поколение. Именно с этого момента «деятельность» перестает быть методической схемой и становится реальным предметом.
Кстати, не следует думать, что сама идея нова. Достаточно внимательно проработать неокантианскую и неогербартианскую педагогику (работы Наторпа, Паульсена, О. Вильмана, Лая и других), чтобы понять, что они высказывали похожие идеи. Так, О. Вильман особо подчеркивает, что становление педагогики невозможно, если нет схем наследственного права, но не как частного права, а как права публичного, в котором анализируется поколенность культуры. Вместе с тем при сопоставлении этой идеи с идеями Московского логического кружка ясно видно, что в истории мысли играют роль не отдельные идеи, но генетические ряды и комплексы. Не то важно, что была вновь открыта идея поколенности культуры и идея трансляции, а то, что идея трансляции деятельности вытекала из предыдущего анализа развития мышления, и инерция развития толкала исследователей в определенном направлении.
В последнее время (может быть, это было и раньше) в периферийном окружении ММК наметилась тенденция своеобразного патентного освидетельствования: многие идеи, разработанные ММК, открываются у авторов более ранних генераций — в рамках феноменологии, герменевтики, неофихтеанства и т. д. Очевидно, что такое часто можно сделать, однако такой подход не только аисторичен, он нарушает и герменевтические правила понимания идей. Реально любая «школа» выступает как распорядитель культурной традиции (хотя фактически кружок вынужден был, в силу специфической социокультурной ситуации середины 50-х—60-х гг., открывать многое сам): но вот понять новый синтез вне исторического и генетического исследования идей нельзя.
В докладах 1972 г. Г. П. Щедровицкий, рассматривая истоки деятельностных представлений и развертывание их в рамках теории мышления, в основном останавливается на «переворачивании» методических схем в предметный план (один из источников формирования идеи «ортогональной организации пространства мыследеятельности»). Сначала надо было объединить «знания» и «операции», потом — «задачи», «проблемы», «средства», «продукты», «исходный материал», потом еще более сложные совокупности — и это была методическая задача. Вместе с тем вывод в рефлексию особым образом «переворачивал» всю ситуацию, переводил эти методические схемы в предметные, а затем объектные, если удавалось ухватить «целое». Категории «системы», «структуры», «процесса» играли здесь роль средств объективации. Однако такая рефлексия (метарефлексия), сохраняя преемственность одних компонентов мыследеятельности, разрушала другие компоненты. В этом смысле рефлексия всегда является революционизирующим фактором деятельности и мыследеятельности. Она разрушает предметность; при выходе в рефлексию изменяется объект знания, и весь вопрос состоит в том, удается ли на следующих шагах восстановить «гармонию», многостороннюю преемственность исходной мыследеятельности.
В самом тезисе о том, что деятельность передается или транслируется, было заключено много тонкостей. Если брать этот тезис сам по себе, то можно понимать его так, что «деятельность», наподобие вещи, передается из рук в руки. Но деятельность не вещь. Благодаря предшествующему анализу представители кружка понимали, что деятельность суть «система», составленная из разнородных процессов и имеющая структуру. Конечно, эта структура могла трактоваться как нечто статическое и безвременное; она могла быть уподоблена вещи. Но такое представление, если следовать идее «многих знаний», дает лишь одну проекцию деятельности; структурное представление обязательно должно быть соотнесено с процессуальным. Процессы должны быть наложены на структуру, они должны, грубо говоря, совпадать с нею. Говоря словами Г. П. Щедровицкого, ведущие участники ММК понимали, что «структура» и «процессы» — это лишь разные изображения одного и того же, и «по объему» они должны совпадать.
Поэтому исходный тезис о том, что деятельность должна двигаться, был переосмыслен формально в духе схемы воспроизводства, т. е. на этой схеме как на модели: эта схема движения, трансляции и есть деятельность. Другими словами, не деятельность движется, а движение, состоящее из нескольких процессов, и есть деятельность. Еще точнее: это движение (вскоре названное «воспроизводством и трансляцией») задает и конструирует самую общую, «скелетную» структуру деятельности как «системы» (опять эта перекатегоризация — «мышление как деятельность», «деятельность как система»). Если смотреть на «схему воспроизводства» и спрашивать: что здесь изображено, то ответы могут быть разными. Можно дать автономный ответ: инвариант процесса воспроизводства; можно сказать, что изображен процесс воспроизводства, а можно сказать, что изображено воспроизводящееся целое (в логическом смысле это обозначение-указание).
Вместе с тем с этого момента все, что существует в деятельности, должно соответствовать этому процессу, подчиняться ему, нести на себе его печать. Это — не тривиально.
Для того чтобы сделать необходимые пояснения, следует обратиться к анализу тех категорий, которые играли регулятивную функцию (если пользоваться разделением И. Канта регулятивных и конститутивных категорий) в рамках работы со схемами воспроизводства. Это прежде всего системные категории и, в частности, категория «процесса».
Если обращаться к основным работам по понятию «деятельности», выполненным в период 1967—1970 гг., то в них признается, что анализ явлений (фактов) деятельности требует новых системных представлений (в дальнейшем — «второй» категории «системы»), и в основании этого нового представления системы лежит «процесс, определяющий лицо объекта и задающий его целостность».
Вместе с тем процесс выступает как первая исходная категория системного анализа; она определяет первый слой системного представления какого-либо объекта. При анализе воспроизводства — основного процесса, задающего целостность деятельности, по сути дела не обсуждается, как же выделяется этот основной процесс и каковы логические правила и онтологические допущения, которые это выделение регулируют. Введение осуществляется со ссылкой на принцип «воспроизводства», т. е. на определенное онтологическое основание, а затем анализ переносится на специфические особенности применения категорий «процесс — механизм».
По сути дела тот же анализ повторен в работе Г. П. Щедровицкого «Разработка и внедрение автоматизированных систем в проектировании (теория и методология)» (М.: Наука, 1980). Правда, в приложении введен дополнительный параграф «Схема анализа полиструктурной системы», который несет очень важную смысловую и содержательную нагрузку. Вместе с тем читаем: «…Если Деятельность характеризуется не одним, а рядом различных процессов — а именно к этому выводу нас подводит весь опыт проведенных исследований, — то мы должны каким-то путем, пусть даже гипотетически, выделить из их совокупности или системы тот процесс, который может считаться основным и определяющим, подчиняющим себе все остальные процессы».
Мы понимаем, что каждое представление о процессе является итогом длительной и весьма сложной работы; оно (представление) свертывает в себе ряд моментов материально-организационного и функционального планов. Появлению «процесса» предшествуют длительный (не столько во времени, сколько в культурно-историческом плане) процесс переработки и превращения различных характеристик «объекта» — функциональных, структурных, морфологических и собственно-процессуальных— в самостоятельный предмет (в смысле содержательно-генетической логики и эпистемологии, организованной соответственно категории «процесса»), а затем в особый объект (если осуществлена онтологизация самой категориальной схемы).
Итак, каждое представление о «процессе» есть результат рефлексии длительного исторического анализа; но и после того, как представление об «отдельном» процессе получено, оно еще должно быть зафиксировано и выражено в формах, удобных для оперирования этими представлениями. Разбирая способы «конструирования» процессов, Г. П. Щедровицкий предлагает некие правила н схемы работы с процессами — в частности, через использование категориальной оппозиции «процесс — механизм». Но, как бы то ни было, вопрос об основаниях выделения «основных» процессов остается; складывается такое впечатление, что сама эта операция лежит вне логики системного анализа и даже вне «схемы анализа полиструктурной системы». Другими словами, способы выделения «основных процессов» трансцендентны по отношению к логике системного анализа. Попробуем обратиться к логическим опытам: уже в конце XIX столетия было введено представление о самоопределяющемся процессе (Пирсон, Брэдли).
Это представление выражало общее стремление естественных наук к выделению чистых процессов, для которых все транзитные влияния на течение процессов могут быть убраны, и формой развертывания процесса будет зависимость от ранее достигнутого (приобретенного) состояния, влияние на процесс может в этом случае трактоваться как имманентное, а развертывание может быть подведено под категорию «причины».
Вместе с тем было ясно, что большая часть процессов как в природе, так и в социальной жизни людей не может быть представлена как самоопределяющаяся. Даже такие понятия, как «сила», «энергия» и др., по мнению Пирсона, намекают, помимо актуальной преемственности физических представлений, на «неуловимое нечто», которое лежит в основе процесса и «вынуждает» его феноменальную последовательность. Обратимся вновь к указанной работе Г. П. Щедровицкого. «Это заставляет нас, — выделив и схематически изобразив исходный процесс, ставить затем вопрос о тех механизмах, которые обеспечивают осуществление этого процесса…, выходить за рамки уже очерченной схемы и дополнять ее новыми элементами и связями…»
В этом плане энумерация механизмов и включение их в исходную структурную схему за счет ее усложнения лежит за рамками исходного выделения процесса, но вот лежит ли она за рамками «основного процесса»? Ведь может так оказаться, что на статус основного процесса может претендовать лишь тот «процесс», относительно которого все транзитные механизмы указаны и тем самым превращены в имманентные (в логическом смысле). Тогда «основной процесс» — это самоопределяющийся процесс в логическом смысле.
Если мы теперь с этой точки зрения обратимся к схеме «воспроизводства деятельности и трансляции культуры», то увидим очень близкие параллели с заданными логическими схемами.
Очень важным обстоятельством явилось то, что схема воспроизводства и трансляции выступала по крайней мере в двух аспектах:
а) как общая рамка развертывания всех и всяческих моделей деятельности, лежащая наряду с другими и подлежащая таким образом (в силу идеи многих знаний) объединению с ними и
б) как одна из рядовых моделей деятельности.
Рассматривая схемы воспроизводства в качестве общей рамки для всех моделей деятельности, участники ММК предполагали псевдогенетически развертывать эти модели в рамках схемы воспроизводства и строить особую иерархию таких моделей. Рассматривая схемы воспроизводства в качестве одной из моделей деятельности, наряду с другими, нужно было объединить эти различные представления либо на базе какой-то из уже имеющихся схем, либо на базе новой специально введенной для этого модели. В рамках такой стратегии онтологическая модель деятельности трактовалась как особое знание.
Эта модель развертывалась далее с такой установкой, чтобы включить в себя другие схемы и модели, относящиеся к тому же объекту. При этом в качестве исходных схем использовались и другие модели «деятельности», и на их основе возникала целая серия вторичных представлений разного уровня сложности.
Уже в силу этого «тело» теории деятельности составляла и составляет вся система разнородных и систематически не объединенных моделей.
На одном полюсе теории деятельности — схема воспроизводства деятельности и трансляции культуры. Очень важно подчеркнуть сам этот модельный (а значит, и конструктивный) пафос. Вместе с созданием схемы воспроизводства была создана конструктивная идеальная действительность особого типа. Но само по себе такое представление процессов воспроизводства и трансляции не дает еще конструктивной системы: она образуется лишь после того, как будет задан достаточно большой набор исходных конструктивных единиц.
Правила сборки и разборки этих единиц вместе с тем есть правила построения конструктивной системы (после того, как будут получены основные характеристики всех промежуточных моделей-систем, которым приписывается статус существования).
Здесь конфигурирование как чисто логическая процедура само становится моментом генетического выведения, подчиненного логике развития. Здесь не могут быть поняты и идеи средневековых методологов и философов о схеме или схематизме; при этом можно сослаться на Ф. Бэкона, который воспроизводил эти идеи достаточно точно, хотя и без понимания их культурно-исторической подосновы.
«Схематизм» по Бэкону — это принципы «сборки» и «разборки», соответствующие «природе» объекта.
Так образуется онтологический мир деятельности.
Продолжение следует…