Петр Щедровицкий

Исторические и логические заметки к вопросу о действительном и действующем знании

Щедровицкий П.Г. Программный подход в контексте системомыследеятельностной методологии // Программирование культурного развития: региональные аспекты. Вып. 1. Москва, 1991. С. 34-92.

/
/
Исторические и логические заметки к вопросу о действительном и действующем знании

По мере становления методологической точки зрения на передний план выдвигается проблема исследования цикла жизни «знания». «Знание» представляет собой ту минимальную единицу анализа, в которой как в капле воды отражаются все трудности и все проблемы диалектики и методологического рассмотрения. Ориентация на знания задает специфически эпистемологическую точку зрения, характерную для всей философии нового времени, но особенно сильно проявляющуюся после кантовской критики.

Однако мы можем осуществить историко-критическую реконструкцию, двигаясь в обратном направлении. В этом случае ранний скептицизм Секста-Эмпирика мы должны рассматривать как источник формирования эпистемологической точки зрения: действительно, его «эпохе», его интерес к процессу движения мысли к истине, его идея «исостенийи» — равнозначности положений или суждений в смысле их достоверности — все это составляет моменты и фрагменты будущей эпистемологии. Именно эта сторона скепсиса нашла свое выражение в критике; сомнение как метод эпистемологии и логики дал основание критическому методу. Если с этой точки зрения взглянуть на «десять тропов» Секста, то они могут и должны рассматриваться как выделение и фиксация основных эпистемологических проблем в форме обоснования скептицизма.

Решение проблемы истинности в эпистемологическом духе способствовало формированию особого отношения к «знаниям» именно как к знаниям, т. е. как к чему-то временному и относительному, изменяемому и, следовательно, критикуемому. Утверждение такого отношения было подготовлено систематизирующим духом XVII столетия: ведь в систему «знания» могли войти, лишь пройдя соответствующую проверку. Ставится вопрос о правильности и оправданности знаний, о соотнесенности, их в системе, об особых способах работы с ними. Однако этот последний вопрос ставится как-то тайком, стеснительно. Критицизм, во всяком случае в его исходных редакциях, не обращается полностью и окончательно к анализу применяемых способов мышления и деятельности.

Напротив, Кант, скорее всего не желая этого, предопределяет психологическую и даже психологистическую направленность анализа: механизмом знания оказывается психологически трактуемый субъект с его способностями, познавательная точка зрения.

Критический метод даже в своих поздних неокантианских интерпретациях постоянно склоняется в сторону оценивающей способности субъекта, пусть даже в идеологии речь идет о трансцендентальном или абсолютном субъекте. Методология Канта позволяла усмотреть многогранность состава предмета и обусловленное этим многообразие путей формирования знания, однако общая ориентация исследователей на человека на следующих шагах приводит к контрабанде психологических или консциенцианалистских мотивов.

Эпистемологическая точка зрения приводила к распространению своеобразного релятивизма знания. Плюрализм знаний, не будучи связанным единой эпистемологической или логической действительностью, требовал привлечения иных контекстов: так формируется и трансцендентальная феноменология Гуссерля, апеллирующая к безусловным основаниям всякого знания, и социология знаний К. Мангейма, возводящая эпистемологический релятивизм в принцип новой науки.

Особо следует остановиться на бурно развивающейся в этот период критике метафизики. 

Зафиксировав принципиальную зависимость знания от точки зрения, а вместе с тем принципиальную предвзятость и фрагментарность человеческого видения, методология на рубеже ХХ столетия потеряла всякую точку опоры.

Вместо того, чтобы поставить вопрос о том, как в условиях частичности и принципиальной предвзятости (заинтересованности) всякого знания все же осуществлять «прорыв» к объективной картине мира, неокритицизм обратился к развенчанию самой идеи знания.

Конечно, нельзя утверждать, что вопрос о действительном знании вовсе был снят с повестки дня. Однако принципиальное отрицание метафизики как установки философского Духа, а вместе с тем отрицание онтологической ориентации как возможного продолжения эпистемологии — как особой эпистемологической единицы, осмысленной и значимой в рамках развертывания совокупного знания — приводило к тому, что системы ориентированного и обусловленного знания оказывались неподъемными для размышляющего сознания. В своей принципиальной гетерогенности и гетерархированности системы позиционно-образованного знания лежали за границами оперативных возможностей человеческого мышления. Нужен был специальный логико-семиотический трюк, своего рода «удержательная» логика, которая бы позволила «работать» со сложными структурами знаний, сочетать смысловой анализ значений и позиционное определение ситуаций.

Сегодня можно лишь удивляться тому, что в ситуации, когда онтологические и категориальные отношения новой логики были уже осознаны, не произошло окончательного оформления и завершения ее тела. Кантианская психология отработала неимоверно рафинированные техники концентрации сознания, апперцепции, фокусировки поля сознания, работы с рамками и организации внимания для прорыва к сущностному видению «предмета», заложив тем самым субъективно-психологические основы и техники философско-методологической работы. И. Фихте в своем наукоучении сформулировал принцип человеческой свободы, опирающийся на онтологию исторически развивающегося и исторически относительного знания, тем самым возведя принцип развития знания в цель и ценность мыслительной работы, а вместе с тем в экзистенциальное основание человеческого самоопределения. Гегель проимитировал идею развертывания систем знания и образования онтологических представлений как ядерных структур понятий на примере отдельных представлений и целых семейств понятий. Неокантианская философия, по сути дела, вплотную подошла к проблеме сворачивания сложных структур знания в схему объекта, развивая методы ориентирования понятий: Г. Коген сформулировал проблему категориально-фокусной или понятийно-фокусной схематизации как метода построения картины сложного субъекта и связал работу по построению такой картины с проблематизацией. Однако, шаг, свидетельствующий о формировании новой формации мышления, не был сделан.

Вопрос о том, как выводить истину из всей совокупности заблуждений и исторически детерминированных и ограниченных знаний был поставлен, но решение не было дано. Для того, чтобы принципиально преодолеть перспективность знания, благодаря которой одна и та же объективная область фиксируется различным несводимым образом, необходимо было преодолеть принципы критической методологии и выйти к позитивной методологии, являющейся не только логикой и эпистемологией, но и учением о мире.

Исторический опыт и неудачи многих философских направлений на этом пути показывают, что здесь проходит принципиальная грань: понятие и знание могут рассматриваться (и рассматриваются реально в критицизме) как «вещи» особого рода, как квази-объекты, противопоставленные исследователю и мыслителю, по они никогда не трактуются как регулятивные и конструктивные моменты деятельности. Критицизм психологизирует последнюю: речь идет о деятельности эмпирического субъекта. Для того чтобы строить схемы «удержательной» и «содержательной» логики, необходимо было ввести такую онтологию, в которой бы «знание» и «объекты» равным образом выступали бы как модусы организованности единой субстанции. Именно это было сделано в рамках системомыследеятельностной методологии и содержательно-генетической эпистемологии как ее фундаментального раздела Московским методологическим кружком, давшим представление об «универсуме» деятельности как всеобщем онтологическом основании эпистемологической точки зрения.

Идея деятельности снижает релятивизм знания, обусловленный различием позиций и положений, множественностью его источников. Деятельностная онтология по сути дела снижает статус всех социологических представлений, рассматривая объекты социологии как вторичную онтологию. Деятельностный подход и, в частности, деятельностная эпистемология превращает историософию Дильтея, социологию Зиммеля и всего «понимающего» направления в разделы методологии — во всяком случае, это касается того идеального содержания, которое подразумевается и вычерпывается в названных направлениях.

Системомыследеятельностная методология, продолжая и развивая традиции философского рационализма, в качестве центральной проблемы рассматривает проблему действительного и действующего (прикладного) знания, но при этом строит более сложную — объемлющую (по статусу) — онтологическую картину, руководствуясь идеей деятельности.

В натуралистической традиции объект имеет первичное существование, а знание, если вопрос о его существовании ставится, вторично: оно отражает объект. В теории деятельности этот принцип кардинально меняется. Структуры и процессы мыследеятельности (МД) наделяются существованием в эпистемологическом плане как единый объект и единая действительность. Все остальные образования существуют как элементы и фрагменты этой действительности, как организованности деятельности.

Знания точно так же существуют в деятельности, а сам факт наличия многих знаний может быть проинтерпретирован как факт организации деятельности и кооперации.

В ходе или процессе своего непосредственного «одушевленного» размышления эмпирический субъект постоянно меняет позиции и точки зрения: он рассматривает ситуацию и объекты то с одной, то, с другой стороны, в каждой позиции создает или вырабатывает определенные представления, а затем стремится синкретически объединить их. Такого рода синкретические склейки и комплексы очень далеки от реальности, они ее не моделируют и не имитируют. Поэтому возникает специальная задача произвести разборку этих комплексов, задать правила логически строгого и объективно-содержательного синтеза всех возникающих в этом процессе смыслов и представлений.

Конечно, всякий человек или группа людей организует этот процесс, опираясь на знания, категории, логические нормы и принципы, которым он был обучен. Но если ситуация и структуры кооперации, в которые попадает человек, являются новыми, то использование всех названных мыслительных средств приводит к не менее грубым ошибкам, нежели исходный синкретизм. В подобных ситуациях всегда возникает задача выработать новые средства, адекватные данным условиям, характеру ситуации и реальному устройству кооперации, целям и задачам деятельности. Вопрос о действительном оказывается вопросом систематической организации мышления и деятельности, позволяющей преодолевать относительность знания как в ситуации индивидуализированного, так и в ситуации коллективного мышления.

В этом случае при использовании представлений о деятельности исходно синкретические комплексы знаний могут быть расписаны и растащены по соответствующим позициям, для каждой из которых может быть выявлена создаваемая в этой позиции структура смысла. Таким образом, вместо исходно синкретического «одушевленного» размышления мы получаем весьма сложную картину противопоставленных друг другу представлений, связанных через артикулированную систему мест или позиций. Процесс мышления (получения знаний) может быть теперь представлен как движение по позициям и перенос организованностей знания и смысла из одной позиции в другую. Полученные представления должны быть специально разнесены по возможной совокупности предметов, а внутри каждого предмета — по его блокам-узлам. Лишь после того, как эта работа проделана, можно ставить задачу такого объединения разных организованностей и образований — средств, метода, моделей, онтологии, фактов, знаний и т. п., которое допускает ту или иную объектную интерпретацию.

Названное направление позиционной и системодеятельностной проработки исходно синкретического знания имеет свою эпистемологическую трактовку. Речь идет о механизме синтеза знаний и конфигурирования представлений для получения единой картины объекта. Логическим коррелятом позиционной связности знания в содержательно-генетической логике является идея предметности знания.

Другими словами, мы можем рассматривать факт множественности знания как следствие позиционной и кооперативной организации мыследеятельности, «выходить» к анализу последней и делать предметом манипулирования и управления структуры деятельности, а можем оставаться в действительности эпистемологии, рассматривая знания и представления как особую оперативную действительность со своими специфическими правилами и нормами. Для этого вводятся правила и логика работы по схемам двойного или множественного знания.

Может быть, самыми главными моментами в мышлении по схемам двойного знания являются:

а) функциональные переопределения всех представлений и изображений — один раз мы квалифицируем их как сами объекты (тождественные объектам, замещающие их и т. д.), другой раз как изображения объектов, третий раз как автономные обозначения или выражения знаний об объекте, четвертый раз как экстериоризированные выражения смысла и т. д., и т. п.;

б) соотнесения разных изображений друг с другом — наложения их друг на друга, отождествления, склеивания и, наоборот, расщепления, расслоения, дифференциации и т. д. Эти действия и соответствующая им логика и отношения — а они фиксируют сами действия и выступают как их продукты — играют исключительно важную роль в организации рассуждения и мышления по схемам множественного знания.

Методологическое мышление отличается от философского прежде всего тем, что оно не только производит объект, но и движется в объектах. От научного мышления оно отличается свободой оперирования со смыслами и постоянными выходами за рамки предметов и предметной организации. Методологическое мышление характеризуется значительным вниманием к самой технике мышления и постоянными попытками выразить и закрепить ее в правилах и нормах, в схемах рассуждения и метода. Но главными в методологической работе все же являются постоянные переходы от смысла к объекту, от объекта к форме знания, а от формы знания опять к смыслу, вырабатываемому в той или иной деятельностной или мыслительной позиции. Прием «двойного знания», или двойного представления играет существенную роль в этой технике: он позволяет гомогенизировать действительность и рассматривать всю цепь названных переходов как систему операций и преобразований в рамках эпистемологии. Однако реально такая гомогенизация не всегда является возможной; она должна еще быть подготовлена за счет теоретической и методологической «расчистки» всего мыследеятельностного пространства.

В подавляющем большинстве случаев методолог работает в двух основных представлениях: а) позиций и б) предметов (представлений), порождаемых в каждой из этих позиций. Очень существенно и принципиально, что методолог имеет здесь дело с материалом двоякого рода — предметным и деятельностным, и то и другое должно рассматриваться как содержание его работы, а знания, соответственно, должны формироваться согласно двойной, гетерархированной логике. Как содержание, уже зафиксированное в частных предметах, так и содержание, существующее пока только в общем деятельностном контексте позиционного анализа, должно быть схвачено и зафиксировано в методологических построениях.

Между предметами и теоретическими (предметными) представлениями, порождаемыми в каждой позиции, существуют свои особые и весьма запутанные отношения и связи — генетические, структурные, связи имитации, заимствования и участия, связи рефлексивного отображения; поэтому главное опять-таки не в том, чтобы знать все эти содержания, а в том, чтобы разобраться в их подлинных связях и отношениях, снять с каждой из них частную и превращенную форму и положить все как бы на одно основание, к которому все они могут быть приведены. Именно этот поворот дела заставил Московский методологический кружок развивать содержательно-генетическую логику и эпистемологию, строить теорию мышления как общее основание методологии, а затем, в ходе имманентного развертывания представлений и проблем, обращаться к более широкому логическому и онтологическому контексту — к теории деятельности, к представлению о воспроизводстве деятельности и трансляции культуры, к схеме мыследеятельности, и, в конечном счете, привел к представлению о комплексе взаимодополняющих и связанных друг с другом методологических дисциплин.

Сегодня методолог может воспользоваться результатами ряда методологических теорий, но при этом он должен еще уметь осуществлять собственно методологическую работу. Это значит, что он должен рассматривать методологию как полную социокультурную и организационно-техническую мыследеятельность; он должен уметь заимствовать любую позицию, попавшую в ареол его интереса, и переводить ее содержание и смысл в собственно методологическое содержание. Но он должен вместе с тем избегать сведения методологической позиции к любой из захваченных им позиций и никогда не ограничивать свою методологическую позицию любым набором других социокультурных и профессиональных позиций.

Это значит, когда он работает инженерно и технически, то он должен уметь решить любую задачу с ограниченными средствами за счет сведения к базовому теоретическому содержанию, а когда он развивается и развивает свои средства, то он обязан уметь развернуть их вплоть до охвата любых новых содержаний. Содержательно-генетическая эпистемология выступает в качестве гаранта действительности получаемых знаний, а системомыследеятельностный подход обеспечивает действенность получаемых представлений, превращая методологию в практическую философию.

Однако, прежде чем перейти к анализу отношений СМД — методологии и основных прожективных способов мышления и деятельности, следует чуть подробнее остановиться на разработанных в ее рамках онтологических представлениях о деятельности.

Поделиться:

Третья методологическая школа П.Г. Щедровицкого

Формат: очно | Начало: 28.09.25

До начала школы осталось:

00
Дни
00
Часы
00
Минуты

Третья Методологическая школа будет проходить с 28 сентября по 4 октября 2025 года в Черногории, г. Херцег-Нови.