В последние десять-пятнадцать лет в методологическом сообществе получили бурное развитие так называемые «рамочные», или «багетные», техники методологической работы. Речь идет об аморфном комплексе технических приемов и принципов организации мышления, которые пришли на смену техникам синтеза знаний (как частный случай — конфигурирования) и проблематизации, развивавшимся, соответственно, в 60-е и 80-е годы.

Эволюция технического базиса методологического мышления, скорее всего, была связана с изменением типа решаемых практических задач. В 60-е годы ведущим направлением работ было логико-эпистемологическое проектирование научных предметов и методологических исследований. В середине 70-х на базе теоретических представлений о коммуникации были развернуты технологии программирования комплексных полипрофессиональных работ по решению сложных проблем. В конце 80-х центр интересов методологического сообщества сместился в сферу организационного проектирования, регионального (городского) планирования, разработки концепций и программ развития рабочих коллективов и социокультурных систем.

Вместе с тем формирование корпуса рамочных техник и технологий организации мышления, на наш взгляд, связано с изменениями более широкого социокультурного контекста.

В числе важнейших трансформаций следует назвать, прежде всего, кризис онтологического монизма и дуализма в любых его конкретных версиях и попытки сохранить принципы методологического монизма в условиях работы с плюральными (множественными и гибридными) онтологиями. К их числу могут быть отнесены все социокультурные, культур-антропологические (культур-психологические), техно-природные (деятельностно-природные), человеко-машинные и другие представления.

Также следует учитывать деградацию традиционных форм институционализации мышления, сложившихся в ХVШ-ХIХ вв.: таких как университеты и научно-исследовательские организации академического толка. Поиск новых форм институционализации мышления, безусловно, требует изменения его технологической платформы.

Понятие рамки

Понятие рамки чрезвычайно трудно определить. Формально рамки ограничивают и задают пределы определенных пространств. Категория пространства является ведущей регулятивной категорией европейского философского мышления, пришедшей на смену античной и средневековой категории места.

Поскольку всякое мышление претендует на то, чтобы быть мышлением о существовании, то выявление и фиксация рамок может рассматриваться как ключевой момент любой мыслительной работы, и особенно процессов объективации, онтологизации и реализации.

Можно предположить, что осознание рамочного характера любой мыслительной работы, а значит, необходимости выявления и фиксации рамок как процедуры, предшествующей анализу объектов и предметов мысли, характеризует переход от доклассической к классической философии. Представителями этого переходного периода могут быть названы Юм, Лейбниц и Вольф, которые подготовили «кантовскую революцию» в философии и эпоху самоанализа мышления¹.

Уже в поздней схоластической философии был осознан тот факт, что всякая мыслительная деятельность всегда предполагает, как минимум, две интенциональности. Первая — так называемая прямая интенциональность — связана с полаганием объектов и предметов мысли; вторая — с полаганием пространств, в которых эти предметы и объекты существуют (могут существовать).

Вторая интенциональность (которая еще в средневековой философии получила название «intencia seconda») носит рефлексивный характер и связана с введением правил предметизации и может опосредоваться специальными понятийными, онтологическими или логическими конструкциями.

Наличие двух указанных интенциональностей в любом акте мысли, на наш взгляд, создает сам феномен мышления и делает его объемлющим процессом по отношению к другим интеллектуальным процессам².

При осуществлении мыслительной (мыслительно организованной) интеллектуальной работы мышление (в узком смысле — как замещение объектов и операций с объектами знаками и манипулирование этими знаковыми формами [1]) переплетается с пониманием и рефлексией [2]. В рамках каждого типа мыследеятельности, а также при осуществлении любого сложного интеллектуального процесса (проблематизации, онтологизации, моделирования и т.д.) этот рисунок носит специфический характер. В реальных системах мыследеятельности между мышлением, мыследействием, пониманием и рефлексией возникают компенсаторные отношения: один из названных процессов может выполнять функцию другого, а также вытеснять и замещать другие процессы. Аналогичные отношения компенсации (сверхкомпенсации) будут возникать при реализации систем мыследеятельности на антропных и машинных носителях³.

В результате в процессах развития мыследеятельности и коэволюции исторически сложившихся (в подавляющем случае — упрощенных или редуцированных) систем мыследеятельности возникают устойчивые связки интеллектуальных процессов, выполняющие фиксированные наборы функций в различных технологиях (техниках) мыслительной работы.

Таким образом, и понимание, и рефлексия, и любые другие частные интеллектуальные процессы сосуществуют и развертываются внутри пространства мыслительной работы.

Мышление (на этот раз в широком смысле слова) задает принципы и способы сборки, соорганизации этих процессов, их место, назначение и роль в названном пространстве. Более того, сами по себе — отдельно от мышления, которое выступает в данном контексте как способ и форма мыслительной организации, — эти процессы не могут быть вообще реализованы (осуществлены).

Их бытие вне мыслительной организации предполагает другую форму реализации — в качестве «низших психических функций» (пользуясь термином Льва Выготского [3]).

Рефлексия в этом случае бытийствует как память, понимание — как восприятие, и только мыслительная организация превращает «низшие психические функции» в высшие — в интеллектуальные процессы в точном смысле этого слова.

Понимание и рефлексия в рамочных техниках

В рамочных техниках методологической работы вторая интенциональность, как мы уже подчеркивали выше, связана с рефлексией и рефлексивным мышлением; именно рефлексия отвечает за выявление фона, контекста, конституирование пространства существования.

Функция рефлексии есть функция проведения контуров и границ; всякая рефлексия есть, прежде всего, ограничение и оконтуривание. Первая интенциональность, напротив, связана с привнесением смысла как материала мышления и рефлексии, выявлением «пятен» объектности и предметности (на этом фоне), конструированием объектов и сопряжена с процессами понимания.

Вместе с тем можно выделить класс интеллектуальных задач, связанных с пониманием сложных коммуникативных ситуаций и переносом смыслов, содержаний и методов из одних рабочих контекстов в другие. Аристотель описывал эти процессы в своей «Топике». Греческая философия оставила нам также термин «каталепсис». Под каталепсисом – в отличие от герменеи – следует понимать целостное схватывание разнородного.

В системомыследеятельностной методологии [4] сформирован, а также ассимилирован из других областей деятельности (архитектуры, дизайна, художественных практик, компьютерной графики, военного искусства, проектирования) комплекс технических приемов, связанных с полиэкранной организацией пространства методологической работы⁴. 

Для пояснения этого принципа может в качестве метафоры использоваться феномен фасеточного зрения. Как известно, глаз стрекозы и некоторых других насекомых устроен так, что видение окружающего мира складывается из множества различных локальных изображений.

• 

Использование рамочных техник в условиях полиэкранной организации пространства работы и наличия сложных (многосоставных) топик позволяет соотносить различные представления и содержания с соответствующими «экранами», или контекстами, существования и развертывания данных содержаний, а как следствие — соотносить их друг с другом.

Мыслительная работа оказывается пронизанной пониманием и рефлексией, а также более частными техниками — рефлексивным сравнением и сопоставлением, каталепсисом, апперцепцией и фокусировкой, рефлексивным выворачиванием, параллельным развертыванием цепей интерференций, схематизацией, семиотизацией и дополнительной маркировкой (как представлений, так и экранов представления).

Промежуточные выводы

Итак, вторая половина XX в. принесла нам существенные изменения техник и приемов мыслительной и, шире, интеллектуальной работы.

Мы выделили по крайней мере три принципа, конституирующих новую форму мышления:

• принцип «рамок» или «рамочной организации» методологического мышления и мыслительной работы вообще;
• принцип двойной интенциональности или двойного полагания (фигуры и фона, объекта и пространства для объектов данного типа, предмета и предметной организации), отметим, что только сосуществование этих интенциональностей и их одновременное применение делает возможным «полагание-как-таковое»;
• принцип полиэкранной организации пространства интеллектуальной работы, или принцип топики, сближающий методологические версии организации мыслительной работы с концепциями «коммуникационного пространства» и «фрактального разума».

Методологическая работа

Суть методологической работы, а вместе с тем суть методологической революции в сфере философии, науки и инженерии, состоит в том, что последовательно осознаются, выделяются и осваиваются приемы, способы, техники работы с несколькими типами рамок.

Для инженерии, научного исследования и даже для философии (особенно метафизики) была характерна работа с одним (достаточно устойчивым — во всяком случае относительно времени самого мыслительного процесса или мыслительного действия) набором рамок с последующим переходом к содержимому заданного пространства, к тем объектам, которые существуют или могут существовать в данном контуре. Напротив, методологическая работа — это всегда работа со многими принципиально не сводимыми друг к другу рамочными контурами, а значит, со многими действительностями, со многими семействами объектов.

За счет этого в методологической работе возникает некая задержка, своего рода «эпохе». Смысл, в котором мы используем этот термин в данном контексте, ближе не столько к феноменологическому, сколько к первоначальному — восходящему к Пиррону. Методологическое «эпохе» производится нами тогда, когда мы искусственно «задерживаем» конструктивное завершение процедуры полагания объектов и какое-то время сознательно и целенаправленно движемся в условиях наличия многих рамок, не сводимых друг к другу. Их наличие с самого начала создает ситуацию проблематизации. Каждая рамка или контур рамок предполагает (пунктирно) свой тип объектов и предметов, но методологическое мышление как бы «не замечает» этого обстоятельства. Процедура объективации и опредмечивания не завершается или, точнее, ее завершение «откладывается». Методологическая работа выдвигает ряд запретов на формальную объективацию, характерную для предметного и метафизического мышления. Названные рамочные контуры фиксируются, движение идет сразу в нескольких контурах или рядах рамок; за счет этой техники создаются условия для получения новых типов объектов и онтологических картин [5].

Предельные, объемлющие и рабочие рамки в методологической работе

В методологической работе принято различать по крайней мере три типа рамок: предельные, объемлющие и рабочие [6]. 

Это различение носит исключительно функциональный характер и вне контекста программирования вряд ли осмыслено. Во многом подобное различение следует рассматривать как попытку первичного структурирования ситуации многорамочной мыслительной работы. За этим различением стоит гипотеза о том, что программирование есть более сложный тип мышления, нежели научное исследование или философская понятийная спекуляция. Методологическое программирование всегда движется в трех рамочных контурах, которые функционально определяются как рабочие, объемлющие и предельные рамки.

Предельные рамки указывают на границы мыслимого мира, границы предельной онтологии, объемлющие рамки задают способы и направления объективации (предметизации), а рабочие структурируют оперативное поле, в котором развертывается мыслительная деятельность.

В той мере, в какой методологическое мышление в любой проблемной ситуации движется в трех названных рамочных контурах (следует подчеркнуть, что часто эти рамки присутствуют и определяют проводимую работу, хотя и не рефлектируются), создается новая социокультурная и антропологическая ситуация.

Коллективное и индивидуальное: гарантии осуществления мышления

Многорамочный и полиэкранный характер мыслительной работы ставит перед нами вопрос о соотношении коллективного и индивидуального. Новые техники мышления фактически делают невозможным воспроизводство чисто индивидуального мышления. Мышление, интерпретируемое как работа со многими контурами рамок, имплицитно предполагает коллективный характер реализации мыследеятельности. Помимо традиционных техник многопозиционной организации коммуникации и рефлексии, для реализации методологической работы необходимо функциональное и игровое⁶ распределение по коллективу процессов смыслообразования, анализа контекстов и контроля за разными контурами рамок.

Таким образом, индивидуализация многорамочных техник и технологий мышления чрезвычайно затруднена, а во многих случаях невозможна.

На рубеже XXI столетия можно констатировать, что отдельный индивид не только не является больше субъектом мыследеятельности, но и не может им быть⁷.

Программное мышление, будучи принципиально коллективным, не гарантировано в своей реализации. Оно, возможно, случается; оно есть событие, которое происходит в условиях специальной организации. Ни один участник события коллективной мыследеятельности — независимо от его интеллектуальных способностей — не может собрать на себе результаты уникального ситуационного опыта мышления.

Он фактически не может стать носителем многопозиционной структуры мышления и тем более субъектом полной системы мыследеятельности.

В XXI в. никакая отдельная профессиональная позиция и никакой конкретный индивидуум (в физическом смысле) более не являются гарантом осуществления и повторения мыслительной работы — ни философ, ни предметник (специалист или профессионал), ни организатор. При этом отдельный участник события коллективной мыследеятельности сохраняет память о том, что мышление возможно. Он стремится к воспроизводству ситуации с мышлением и не может этого сделать индивидуально⁸.

Мир коллективной мыследеятельности как представление и воля

Говоря о «событии» коллективной мыследеятельности, мы фактически придаем этому представлению сильный реалистический оттенок. Будучи по своему происхождению проектным представлением [7] и гипотетической онтологией (возникшей из признания взаимной несводимости и со-бытия деятельности и мышления в контексте любых социокультурных процессов), идея коллективной мыследеятельности становится предельной онтологией, регулирующей не только экзистенциальные суждения (суждения о действительности и существовании), но и процессы реализации.

Системомыследеятельностный подход переносит на представления о коллективной мыследеятельности дополнительный знак (метку значимости), который можно назвать квантором реальности. Однако перенос квантора реальности на данное представление (совокупность представлений) еще не создает «реальности-как-таковой». Последняя является результатом наложения по меньшей мере двух различных перспектив, о которых говорил еще А. Шопенгауэр — перспективы интенциональной (в которой мы фиксируем наличие соответствующего представления) и перспективы самоопределения (в которой представление дополняется и сверхкомпенсируется усилием воли) [8]. Идея и представление в этом случае должны стать и становятся рамкой самоопределения.

Речь идет не просто о переносе квантора реальности на «что-угодно»; речь идет о признании определенного ряда представлений рамкой и пределом актуального самоопределения. Существование в знании и через знание дополняется существованием в качестве рамки самоопределения и в качестве принципа (формы организации) процессов реализации. Таким образом, возникает мир реальности как единство представления и воли.

Исторический процесс представляет собой коэволюцию и взаимодействие организмов жизнедеятельности и результат ненаправленных мутаций редуцированных структур мыследеятельности.

Мир коллективной мыследеятельности может быть признан наличным бытием в той мере, в какой мы различаем полные и редуцированные структуры мыследеятельности и признаем, что любая социокультурная ситуация является моментом в процессах коэволюции и взаимодействия мыследеятельностных ядер жизненных миров.

Рамки в мыслительной (интеллектуальной) работе и в коллективной мыследеятельности

Мы начали свое рассуждение с указания на формирование рамочных техник мыслительной работы. В дальнейшем мы исходили из предположения, что онтологизация и объективация являются лишь одним из типов реализации [9]: «объектами» в этом случае оказываются результаты процессов и процедур реализации в чисто интеллигибельных пространствах [10]. Однако не только мыслительная работа и акты полагания, но и процессы самоопределения, коммуникации, поведения, социального действия и взаимодействия имеют рамочный характер и также не могут быть правильно поняты вне реконструкции их рамочных компонентов.

Рамочный способ употребления знаний в европейской интеллектуальной традиции, на мой взгляд, был осознан достаточно рано. Один из видов подобных употреблений и соответствующий класс рамок получил название культуры. В дальнейшем идея культуры получила ярко выраженную натуралистическую трактовку [11]. Вместо того чтобы анализировать рамочные способы употребления знаний и их функции в процессах коллективной мыследеятельности, стала рассматриваться морфология культуры — содержание тех или иных «культурных» норм¹⁰, которые фактически трактовались как «причины» или «генеральные условия» актуального поведения в ситуациях.

Вместе с тем казуальная трактовка морфологии «культуры» в европейской традиции разворачивалась параллельно с телеологической трактовкой «культуры» как пространства свободы и самоопределения. 

Начиная с И. Канта, утвердилось понимание того, что человек не может быть принужден другими иметь ту или иную цель, хотя он может быть при определенных обстоятельствах принужден делать то, что противоречит его личным целям и установкам. Согласно той же концепции И. Канта, разумное существо обретает способность самостоятельно и автономно ставить цели за счет наличия особого пространства — культуры [12]. С этой точки зрения, культура является одновременно пространством развертывания родовых человеческих способностей целеопределения и индивидуальным достоянием отдельного человека, пространством актуалгенеза. Культурная организация задает границы того, что человек как свободно действующее существо может делать из себя сам.

Телеологическая трактовка культуры, в отличие от каузальной, содержит в себе указание на искомый класс процессов и ситуаций рамочного употребления знаний в коллективной мыследеятельности, который далеко выходит за границы рамочных техник мыслительной работы.

Социальное и культурное: постулаты философской культурологии

Рассмотрение человека как культурного существа (существующего в культурном пространстве и одновременно участвующего в его создании), ставшее общим местом к концу XVIII в., заставляет по-иному смотреть на социальные, политические и экономические процессы.

Если еще К. Маркс мог считать, что отношение к средствам производства, трактуемым как орудия труда, является основным классо- и стратообразующим принципом, то сегодня подавляющее большинство социальных мыслителей признает, что производственные отношения в целом являются производными и определяются включенностью активного агента в поле знания и культурных рамок.

Культурологический подход утверждает, что культурные архетипы, задающие способы употребления человеком своих способностей (в пределе — способы самопроектирования), а также прагматическое, этическое и моральное измерение процессов употребления практического разума [13] будут определять и «место» человека в социальных структурах (набор социальных ролей), и статус, и допустимые формы социально-экономической и хозяйственной деятельности [14].

Различия между людьми, обладающими разными типами знаний и ориентирующимися на различные культурные нормы (формы организации мышления и деятельности), оказываются больше, чем пресловутые «классовые» и сословные связи.

Это фактически означает, что пространство культуры является той метасистемой [15], в которой конституируются социальные и деятельностные образования. Понимаемая таким образом культура принципиально противостоит социальной организации. Социальные условия могут меняться от ситуации к ситуации, и вместе с ними может трансформироваться «место», которое занимает активный агент. Структура политических и организационных институтов, конкретные обстоятельства (включая субъективные факторы), произвол правителей и готовность конкретных людей к подчинению — все это будет определять портрет социальной ситуации. Однако все эти факторы могут существенно трансформироваться (вплоть до полной нейтрализации) под влиянием культуры. Наличие культурного пространства создает возможность самоопределения для любого конкретного человека и малой группы вопреки социальной ситуации и даже в оппозиции к ней.

Философская культурология и культурантропология исходит из того, что именно в культуре закрепляется факт освобождения человека из-под опеки социальности в любых ее формах — политического тоталитаризма, коллективизма, группизма и различных способов принуждения. Именно культура «раскупоривает» социальную организацию и создает то измерение исторического процесса, в котором возможно накопление опыта свободы.

Культурная политика как новый тип и сфера мыследеятельности

Как я утверждал выше, формирование представлений о виртуальном пространстве культуры (в котором представления о должном и возможном являются более реальными, чем существующие социальные ограничения и фактические обстоятельства) находится в тесной связи с осознанием (утверждением) значения и роли рамочных способов употребления знаний в ситуациях коллективной мыследеятельности. Вместе с тем все множество рамочных употреблений знаний не сводится и не может быть сведено к случаям «культурной детерминации». Культура есть лишь один из типов рамок, и, по-видимому, характеристической формой возникновения культурной нормы является «усечение» определенных рангов рефлексии.

Распространение телеологической трактовки культуры как пространства свободы означает вместе с тем и ограничение культурологического подхода. Бурное развитие информационных, экранных и политических технологий в XX в. заставляет интеллектуалов признать, что, помимо культуры, существуют другие типы рамок, влияющие на процессы самоопределения, коммуникации и действия.

Денатурализация понятия культуры и возвращение к анализу рамочных функций и рамочных способов употребления знаний в ситуациях коллективной мыследеятельности приводит к возникновению нового типа и сферы деятельности — культурной политики.

Это рассуждение подчеркивает неопределенность и двусмысленность этого термина.

По своему происхождению идея культурной политики связана с понятием культуры и процессами политизации культурных факторов, характерными для конца XIX — начала XX столетия [16]. Однако эта связь неоднозначна. Культурполитическая установка признает производящий (детерминирующий) характер культурных норм и превращает культуру из рамки мира в предмет манипулирования и воздействия. Признавая на первом шаге, что самодеятельность возникает только в пространстве культурной организации, культурная политика делает процессы изменения и реструктурации указанного культурного пространства предметом особого типа мышления и деятельности. Это заставляет на следующем шаге отказаться от заведомо зауженной ориентации на культуру и вернуться к анализу различных типов рамок и процессам рамочного употребления знаний в целом.

Можно сказать, что подобная расширительная трактовка культурной политики (по отношению к базовой идее культуры) возникает в тот момент, когда становится очевидным, что любое слово является действием (или может им стать при определенных условиях). Интерсубъективное взаимодействие и коммуникация начинают трактоваться как способ передачи (усвоения) смыслообразующих рамок.

В последней четверти XX в. складывается особая сфера культурной политики, которая включает в себя (помимо образования и средств массовой информации) массовые политические технологии, дизайн и художественное проектирование, юридическую (правовую) и финансовую инженерию, имиджмейкинг и развитие общественных связей, рекламу и маркетинг, архитектурное проектирование и формирование среды обитания (от визуальной среды современного города до экологической среды жизнедеятельности в целом).

Социальные науки и философия в контексте культурной политики приобретают новый тип практичности, влияют на ее инструментарий и содержание. В то же время возникновение и бурное развитие сферы культурной политики проблематизирует существующие техники интеллектуальной работы и предметно организованного мышления. Эти изменения во многом стимулируют отработку и распространение рамочных техник организации мыслительной работы и ситуаций коллективной мыследеятельности.

Государство и общество в эпоху культурной политики

В условиях формирования сферы культурной политики и нового информационного пространства меняются способы взаимоотношения между государством, обществом и капиталом. Распространенная точка зрения состоит в том, что происходит интернационализация указанных субъектов и форм их самореализации — формирование мирового хозяйства, всемирного общества и мирового государства. Однако мы переживаем переходный период, и тенденции процессов не являются однозначными.

  Экономический и валютный союз (CSME/EC$, ЕС/€, Швейцария–Лихтенштейн/CHF)

   Экономический союз (CSME, ЕС, ЕАЭС, MERCOSUR, GCC, SICA)

    Таможенный и валютный союз (CEMAC/XAF, UEMOA/XOF)

   Общий рынок (EEA–Швейцария, ASEAN)

   Таможенный союз (CAN, EAC, EUCU, SACU)

   Многосторонняя зона свободной торговли (CEFTA, CISFTA, COMESA, EFTA, GAFTA, NAFTA, SAFTA, AANZFTA, PAFTA, SADCFTA)

Традиционные формы влияния национального капитала на национальное государство — коррупция и лоббирование — с очевидностью теряют свою эффективность, но усиливаются [18].

Общества, позитивно ассимилировавшие идею гражданства и взявшие под контроль способы использования государственного аппарата, стремятся через политические механизмы и демократические процедуры оказать влияние на всемирное системное развитие. Будущее национального государства ставится под сомнение: как подчеркивает Хабермас, для многих групп населения оно становится ложным видом единства, не способным действовать в условиях экологической ситуации, асимметрично распределенного роста народонаселения, биотехнологического и компьютерного переворота (соответственно в сельском хозяйстве и в промышленном производстве) и, наконец, формирования глобальных финансовых и технологических рынков.

На фоне усилий по модернизации бюрократии и технологического аппарата современного государственного управления, как показал И. Валлерстайн, даже в богатых и эффективных государствах продолжает шириться кризис легитимности.

Ренационализация политического процесса, не учитывающая того, что сами нации являются в высокой степени искусственными образованиями, во многом представляет собой форму самоопределения «внутреннего общества», не вовлеченного в постиндустриальные трансформации и состоящего из агентов, использующих традиционные хозяйственные и социальные представления в качестве рамок мышления и действия.

Знание о том, что узконациональный способ самоопределения в системном мире исчерпал себя, не распространяется на сектора, отчужденные от функционирования транснационального капитала и международного рынка труда, и не захватывает сферы воспроизводства «традиционности» как культурного архетипа.

Вместе с тем и государство, и общество, и капитал (понимаемый как замыкающий тип универсального ресурса), скорее всего, представляют собой уходящие персонажи исторического процесса: все эти образования возникли как особые единицы (социокультурные организованности) в период, предшествующий Французской буржуазной революции 1789 г., и оказались не способными ассимилировать как опыт мировых войн и социальных революций первой половины, так и опыт индустриальной глобализации второй половины XX в. Привлекая метафору Гегеля, сегодня ни государство, ни общество не являются больше формами существования (манифестации) разума в истории, а капитал уступил функцию универсального ресурса знаниям и мышлению.

На арену мировой истории вышли новые персонажи: регионы, интеллектуальные программы и локальные антроподромы (образовательные анклавы, анклавы личностного роста).

Изменения структуры занятости и проблема сборки полных систем мыследеятельности

Конец XX в. принес нам принципиальное изменение структур занятости и рынка труда. Можно утверждать, что от эпохи продажи рабочей силы мы переходим к эпохе аренды рабочего времени (времени деятельности)¹¹.

Общество, основанное на физическом труде, исчерпало себя. Ключевым ресурсом становятся информация, знания и мышление. Знание и отдельные единицы рабочего времени могут быть одновременно задействованы в целый ряд различных процессов деятельности¹².

Наряду с феноменами неполной (частичной) и косвенной занятости, а также формирования прослойки постоянных безработных, возникает слой сверхзанятых специалистов с повышенной региональной и трансрегиональной мобильностью.

Вместе с тем на современном рынке труда и рабочего времени мы постоянно имеем дело с индивидами, которые «прикидываются» носителями полных структур мыследеятельности и мышления. Эти индивиды претендуют на то, что они могут выполнить определенный класс работ и решить определенный класс задач; в рамках этой социальной мимикрии они сдают в аренду свое рабочее время, не гарантируя и не имея возможности гарантировать выполнение взятых на себя обязательств.

С другой стороны, мы имеем дело с управленцами, которые всегда находятся в асимметричной ситуации: они нанимают на работу специалиста, предполагая, что их собственной квалификации хватит для того, чтобы из нестабильных и не соответствующих задаче элементов (индивидов) собрать нормально функционирующее целое. Арендовав рабочее время «частичных специалистов», они рассчитывают построить полную структуру коллективной мыследеятельности и коллективных работ, которая бы выполнила задачу нужного класса.

Оценка рисков построения или непостроения, выполнения или невыполнения коллективной мыследеятельности становится сегодня ключевым типом работ в любой системе управления. Отсюда гигантски вырастает объем всех опосредующих экспертных и консультационных работ. Все этапы реализации сложного проекта (замысливание, прожектирование, программирование, организационное проектирование, планирование, сценирование и оперативное управление) должны пройти экспертизу и получить соответствующее консультационное сопровождение.

На рубеже XXI столетия проблема распределения и управления рисками по сборке политических и хозяйственных систем (целостностей) становится тотальной.

Постиндустриальные изменения и формирование мира геоэкономики

До середины XX в. расширяющееся индустриальное производство было основой государственных доходов и государственной политики, источником всех тех программ, которые мы связываем с понятием современного социально ориентированного государства.

Единицей мирохозяйственной кооперации и развития в этот период было «народное хозяйство» — специфический хозяйственный организм, являющийся во многом отражением национально-государственных границ. Как мы уже подчеркнули выше, вторая половина XX в. принесла нам масштабный кризис государственных институтов, составляющих каркасную структуру модели национального государства.

Подчеркнем, что этот кризис в равной степени захватил и постсоветские общества, и общества «всеобщего благосостояния», и либеральные государства. Индустриальная модель в целом столкнулась с рядом системных ограничений.

Прибыль стала «уходить» из индустриального производства, самой спецификой своего существования привязанного к территории национального государства и системным связям народного хозяйства. Грубо говоря, индустриальное производство перестало приносить ту «дельту» добавочного продукта, которая могла бы быть перераспределена или изъята и направлена на обеспечение функционирования системы государственных институтов с целью выполнения всей совокупности обязательств, взятых на себя социально ориентированным государством.

Во второй половине XX в. сложился фундамент нового, так называемого постиндустриального хозяйственно-экономического уклада, ядром которого стали экономика и индустрия производства, распространения и употребления (использования) знаний. Производство новых знаний, а значит, новых технологий – знаний о том, как можно использовать имеющиеся ресурсы иначе, чем мы это привыкли делать – сегодня определяет не только конфигурацию, но и стоимость всех остальных факторов производства.

Последствия постиндустриальной революции начинают чувствоваться повсеместно. Традиционные культурные членения, связанные с этнической принадлежностью, религией, возрастом и профессией, дополняются, а затем и вытесняются иными, связанными с типом используемых знаний, технологий, способами работы с информацией, типом образования, взятым в его содержательных аспектах, уровнем мобильности. Усилился процесс «размывания» границ среднего класса. Центры прибыли перемещаются из территориально привязанных народных хозяйств сначала в ТНК, а затем в сферу обращения мировых финансовых потоков и новые — постиндустриальные — виды деятельности, связанные с созданием и распространением технологических нововведений. Рынок и управление начинают трактоваться как взаимодополняющие механизмы распространения знаний. По мере изменения источников производства и каналов распространения знаний перераспределяется и основанная на них власть.

Во второй половине XX в. постепенно складывается реальность геоэкономики — мирового обращения и перераспределения глобальных ресурсов: биосферных, человеческих, финансовых, организационных, инновационных. Национальное государство, напротив, все более и более теряет возможность быть центром стратегического пространства для функционирования экономики и развития технологий. 

Постиндустриальные виды деятельности, а главное — развитие в целом — как бы вышли за рамки существующих национально-государственных границ. Традиционные понятия — такие как суверенитет, ВВП¹⁴, внутренний рынок, налоги — во многом потеряли свой экономический смысл. Сегодня практически невозможно ответить на вопрос, какая стоимость создана в границах данного государства.

Несмотря на то что в конце XX в. национальные государства предприняли экстраординарные усилия по возвращению себе функций мониторинга и контроля над глобальными процессами, реальная экономика все в большей и большей степени начинает рассматриваться как эффект вовлеченности национального хозяйства в процессы функционирования и развития глобальных структур. Предметом обмена и кооперации между странами и ТНК все в большей степени становятся услуги, связанные с выявлением и разрешением мировых проблем.

Традиции индивидуалистической трактовки мышления и современное образование

XIX и XX вв. показали возможность индивидуализации тех частных видов и типов мышления, которые могут быть представлены как деятельность. Для решения этой задачи за последние 300 лет были сконструированы соответствующие образовательные и культурные технологии, и прежде всего, учебные предметы и поддерживающая процессы усвоения предметного содержания классно-урочная организация учебного процесса. Современное образование — как в институциональном, так и в содержательном плане — представляет собой проект и форму организации процессов индивидуализации тех типов мышления, которые представлены и описаны как деятельность. Вся существующая сегодня система образования обслуживает новоевропейский проект создания индивида — субъекта мышления¹⁵. 

С точки зрения предшествующего рассуждения, это означает, что в рамках существующих образовательных практик мы воспроизводим ничем не обоснованные гипотезы о развитии мышления и возможностях формирования индивидуального мышления, характерные для ХVII-ХVIII вв. Можно предположить, что доминирование подобного подхода и лежит в основе широко обсуждаемого сегодня кризиса образования и всей педагогической антропологии¹⁶.

На рубеже XXI в. названный кризис охватывает процессы подготовки кадров, обучения, воспитания и образования. В частности, принципиально меняется тип заказа на подготовку кадров и образование. Остановимся подробнее на содержании названных изменений.

Если речь идет о подготовке кадров, то всегда существует некая группа агентов хозяйственной и экономической деятельности, включая территориальные органы управления, которые выступают в качестве заказчика на специалистов определенной квалификации и уровня подготовки. XIX в. принес нам разотождествление государства и интересов названных агентов действия. Если еще в начале XX в. заказчики на подготовку кадров носили слегка «зомбированный» характер, а их функцию во многих случаях принимало на себя государство, то сегодня положение меняется. В США объем средств и ресурсов, затрачиваемых в сфере внутрифирменной подготовки кадров, равен средствам и ресурсам, выделяемым государством, которое перестает выступать как институциональный заказчик на подготовку кадров. В то же время работодатели, берущие на себя функцию подготовки, переподготовки и повышения квалификации кадров, не заинтересованы в автономизации работников и в неконтролируемом росте их образованности. Сверхквалифицированные представляют такую же опасность, как и недоквалифицированные. На этом фоне государство остается повсеместно заказчиком на обучение, участвуя в формировании все более и более интернационализируемого стандарта.

Эти процессы обусловлены изменением природы современного государства и типов взаимоотношения государства, международного сообщества и интернационального (трансрегионального) капитала. 

Изменение роли национальных государств в регулировании хозяйственной деятельности, способов взаимодействия с глобальными инфраструктурами, новые возможности транснационального капитала манипулировать территориально привязанными активами, социальными группами и рынком труда в целом приводит к тому, что государству приходится рассматривать обучение как элемент общей подготовки и повышения конкурентоспособности нации.

Однако и здесь, как показал послевоенный период, нет однозначных связей между вкладами в обучение, экономическим развитием и местом страны в мировой системе разделения труда. Чем выше уровень подготовки индивидов, тем более требовательны они к условиям и уровню оплаты труда. Чем выше эти требования, тем менее охотно транснациональный капитал пользуется услугами данной категории работников. Тем выше склонность высокопрофессиональных работников к трудовой и, шире, культурной миграции.

Напротив, миграция низкоквалифицированных работников в регионы с более высоким уровнем жизни носит чисто экономический характер, отвечает потребностям ближайшего развития рынков труда, но при этом создает существенные культурные и политические проблемы принимающим государствам¹⁷.

Комментарий

17. Как подчеркивал И. Валлерстайн, дальнейшее развитие подобных процессов может через 10-20 лет воссоздать в развитых странах тип конфликта между рабочим классом и элитами принимающей страны, функционально подобный конфликту между буржуазией и рабочим классом, существовавшему на ранних этапах индустриализации [20].

Не углубляясь в анализ тенденций развития современных рынков труда, можно сказать, что 

шансы государства привлечь на свою территорию высокорентабельные и высокотехнологичные производства фактически не связаны напрямую с объемом государственных инвестиций в систему национального обучения и подготовки кадров.

Мы, конечно, далеки от того, чтобы утверждать, что транснациональный капитал руководствуется лишь целями максимизации прибыли и в любой ситуации предпочтет дешевую рабочую силу. Однако очевидное лидерство стран АТР в региональной конкуренции с США и европейскими государствами во многом вызвано большей конкурентоспособностью дешевого высококвалифицированного труда (с соответствующей системой технически ориентированной подготовки) по сравнению с требовательной образованностью рабочей силы культурно развитых стран.

В этих условиях повышенной неопределенности сравнительных и абсолютных преимуществ страны в мировой системе разделения труда прагматичное государство начинает снижать уровень требований к процессам обучения и подготовки кадров; происходит «американизация» обучения¹⁸.

Политика в сфере образования и проблемы конкурентоспособности

В этом контексте можно вернуться к вопросу об изменениях структуры занятости и аренды рабочего времени. Государство, осуществляя ограниченный контроль в сфере культурной политики и подготовки кадров, как бы играет с актуальными и потенциальными агентами деятельности, претендующими на использование ресурсов территории, прежде всего, влияя на условия аренды свободного времени населения. Современные технологии обучения, применяемые в массовом масштабе, задают исходную систему требований к «арендатору», ограничивая и детерминируя возможные способы использования человеческих ресурсов. Государство, делая вклады в обучение, задает рамки и границы допустимых взаимоотношений между арендаторами (работодателями) и специалистами на рынке рабочего времени.

Проводя определенную образовательную и культурную политику, государство (наравне с другими агентами хозяйственного и социокультурного действия) влияет на антропный материал систем деятельности, привлекая или, напротив, ставя ограничения на реализацию проектов определенных классов.

В силу чрезвычайной ресурсоемкости необходимых вложений в качество человеческого и социального капитала перед любым современным государством сегодня встает комплекс стратегических вопросов.

Эти вопросы не праздны.

Наложение двух тенденций приводит к тому, что среди государственных чиновников и советников, обслуживающих систему государственного управления, крепнет понимание того, что государство не должно быть единственным, а возможно, не должно быть и основным заказчиком на образование.

Однако кто в этом случае будет выполнять эту функцию в новой ситуации? Самый банальный и часто звучащий ответ — заказчиком на образование является отдельный индивид, заинтересованная в саморазвитии личность. Однако очевидно, что сам человек не может быть агентом подлинного образовательного выбора именно в те периоды, когда применяемые педагогические методы имеют наиболее важное значение. Речь идет и о самом раннем возрасте, и о периодах смены типа и качества образования (переход в старшую школу, из школы в вуз, продолжение высшего образования в магистратуре и аспирантуре).

Если же мы фиксируем невозможность индивидуализации мыследеятельности и мышления, признаем, что субъект мыследеятельности является принципиально коллективным и ситуация мыследеятельности носит временный характер, то вышеуказанный ответ вообще не может нас удовлетворить.

Кто в этом случае сохраняет и транслирует заказ на образование? Семья? Однако чем диктат семьи в ситуации образовательного выбора лучше диктата государства? Профессиональное сообщество? Однако чем больше профессиональные элиты берут в свои руки процессы образования, тем слабее оказывается его социальная и персональная интегрирующая функция. Любая профессиональная группа сегодня остается носителем частных и заведомо редуцированных мыслительных технологий, а также зауженного горизонта, не соразмерного ценностям личностного роста²⁰.

Понятие человеческого капитала как регулятивного принципа принятия решений о целесообразности и направленности образовательных усилий на каждом этапе жизненного цикла человека все более и более уступает место формируемому представлению о социальном или общественном капитале как проекции на структуру общества представлений о коммуникации и коллективной мыследеятельности.

Таким образом, мы хотели показать, что изменение техник мыслительной работы является рефлексивным отражением и само серьезно влияет на общую социокультурную ситуацию, а главное — антропологический профиль современных систем мыследеятельности. Принципы и ориентиры культурной, социальной, хозяйственной и образовательной политики трансформируются.

Конечно, описываемая проблемная ситуация возникла не сегодня и не вчера. Однако на рубеже XXI в. мы фактически нащупываем форму сказывания о проблемной ситуации в целом. В тот момент, когда это оказывание произойдет, многие проекты, которые казались очевидными и были возможны, пока проблемная ситуация высвечивалась своими частями и проговаривалась в своих элементах, станут невозможными.

Конец XX — начало XXI вв. — это, прежде всего, период нейтрализации привычных для нас горизонтов проектирования и социокультурного действия.

Примечания

1. Здесь я опираюсь на понятие мышления, введенное Г.П. Щедровицким в его ранних логических работах. См.: Щедровицкий Г.П. О методе исследования мышления. М., 2006.
2. См.: Щедровицкий Г.П. Смысл и значение // Проблемы семантики. М., 1974; Щедровицкий Г.П. Понимание и мышление. Смысл и содержание // Знак и деятельность. Кн. 2. М., 2006; Щедровицкий П.Г. Идея рефлексии, изложенная в самых общих чертах // Вопросы методологии. 1991. № 3.
3. См.: работы Л.С. Выготского по общей психологии и онтологии детского развития, в частности: Выготский Л.С. Мышление и речь // Выготский Л.С. Соч. М., 1982.
4. См., в частности: Щедровицкий Г.П. Заметки о мышлении по схемам двойного знания // Щедровицкий Г.П. Избранные труды. М., 1995.
5. См.: Щедровицкий П.Г. Проблема онтологии в истории философии и системомыследеятельностной методологии; Щедровицкий П.Г. Онтологии и картины мира (методологическая дискуссия) // Кентавр. № 23, 2000 г. 
6. См. по этому поводу: Щедровицкий П.Г. Мышление, методологическая работа и развитие // Вопросы методологии. 1992. № 1-2; Он же. Экспериментальная жизнь. М., 2006. В них высказывается гипотеза, согласно которой работа в трех названных рамочных контурах характеризует позицию прикладного методолога в рамках той или иной предметной дисциплины.
7. О.И. Генисаретский в своих работах подчеркивал факт фундаментальной проектности человеческого сознания. См., в частности: Генисаретский О.И. Проектная культура и концептуализм // Социально-культурные проблемы образа жизни и предметной среды. М., 1987; Он же. Проблемы исследования и развития проектной культуры дизайна. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата искусствоведения. М., 1988; Он же. Деятельность проектирования и проектная культура (Предисловие к неизданной книге о проектной культуре 1994 г.) // http://prometa.ru/olegen/publications/26; Он же. Еще раз о средовом проектировании и проектной культуре (Заметки по ходу дела) // Кентавр. 1996. № 2.
8. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. СПб., 1880.
9. См.: Külpe О. Die Realisierung. Ein Beitrag zur Grundlegung der Realwissenschaften. Bd. 1-3. Lpz., 1912— 1923-
10. Meinong A. Untersuchungen zur Gegenstandstheorie und Psychologie. Lpz., 1904.; Он же. Über die Stellung der Gegenstandstheorie im System der Wissenschaften. Lpz., 1907.
11. Тэйлор Э.Б. Первобытная культура. M., 1989.
12. Кант И. Критика способности суждения. Приложение. Учение о методе, касающееся телеологической способности суждения. § 83. О последней цели природы как телеологической системы // Кант И. Соч. Т. 5. М., 1966.
13. Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М., 1992.
14. См., в частности: Бурдье П. Практический смысл. СПб., 2001.
15. Щедровицкий П.Г. Культурная политика на пути в открытое общество // Авгур. 1993. № 2.
16. Щедровицкий П.Г. Культурная политика // Сообщение. 2006. № 6, 7-8.
17. Бурдье П. Символическое пространство и символическая власть // Бурдье П. Начала. М., 1994.
18. См.: Gattung J. Eurotopia: die Zukunft eines Kontinents. Wien, Promedia, 1993.
19. См., в частности: Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв. Т. 2. Игры обмена. М., 1988.
20. Валлерстайн И. Конец знакомого мира. М., 2003.

Библиографическая ссылка

Щедровицкий П.Г.Изменения в мышлении на рубеже XXI столетия: социокультурные вызовы//Вопросы философии. -2007. -№7. -С. 36-54.