Необходимость истории

Вряд ли основные тезисы данной работы будут новыми для подавляющей части той читательской аудитории, которая знакома с базовыми работами Московского методологического кружка, а также с многочисленными лекциями и докладами Георгия Петровича, которые в разные годы были посвящены анализу истории кружка и динамике его ключевых идей. При подготовке своих «Заметок» я не руководствовался принципом «новизны». Я опирался прежде всего на доклады Георгия Петровича об эволюции программ исследования мышления в ММК (1973 г.), а также на большой цикл обсуждений по проблеме эволюции мира категорий на комиссии по психологии мышления и логике (1974-1975 гг.). При этом я работал также с личными записями Г.П. Щедровицкого, которые, насколько я могу судить, лишь частично вошли в тексты его публикаций, докладов и обсуждений.

Набрасывая эти «Заметки», я преследовал по крайней мере три цели.

Во-первых, я хотел бы подчеркнуть, что со смертью Георгия Петровича, бывшего в течение сорока с лишним лет единственным постоянным держателем целостности кружковой работы, а значит, базовой мифологии и хронологии кружка, стали возможны история и исторические исследования. Поэтому я рассчитываю на то, что мои наброски станут элементом нового типа и жанра работы, который раньше среди «щедровитян» практически отсутствовал.

Во-вторых, я надеюсь, что предлагаемые мною интерпретации станут поводом для дискуссий проспективной направленности. Хочу подчеркнуть, что меня лично волнует феномен «историчности мыслящего сознания».

Кратко говоря, суть дела состоит в том, что специфическая структура представлений и понятий складывается и эволюционирует в течение всей жизни мыслителя. Смена базовых технологий, а также тематическая и целевая переориентация работ Георгия Петровича приводили к уходу (смене) целых генераций его учеников.

Я уверен, что в последний период его жизни (начиная с 1984-1985 гг.) также произошла существенная смена представлений, которая, к сожалению, в силу прогрессирующей болезни не приобрела законченной и отрефлектированной формы, фактически не нашла отражения в текстах самого учителя. В последние годы Георгий Петрович стал склоняться к анализу проблем жизнедеятельности и сознания, вопросам этики и нравственности, вопросам понимания. Именно этим, в частности, были обусловлены темы и направленность работы последних прошедших при его жизни ме­тодологических съездов.

В-третьих, в своем анализе я хочу обратиться к реконструкции начальных идей и направленности исходных программ МЛК-ММК, погрузиться в пространство возможных сценариев эволюции работы кружка и попробовать увидеть более объемное (голографическое) изображение этой истории.

С моей точки зрения, «перепрочтение» истории необходимо производить на каждом шаге работы», и именно подобное отношение к прошлому является одной из ключевых форм программирования дальнейшего развития.

Единство цели и множественность программ

Зная, на что направлены конкретные действия автора, к чему он стремится, каковы были его цели и задачи, мы можем реконструировать общий смысл его работы, деятельности и мышления, с трудом прочитывающийся в отдельных текстах и фрагментах. В записных книжках 24 января 1975 года Г.П. Щедровицкий писал:

Далее:

И еще:

Естественно, что осознание автором своей работы не всегда адекватно отражает то, что он реально делает, и то, какой социокультурный статус эта работа приобретает. Однако в данном случае мы можем считать эти высказывания достаточно точной формой схватывания глубинных установок деятельности Г.П. Щедровицкого.

Целью его работы было построение новой технологии мышления (интеллектуальной работы) для решения научных (исследовательских) и практических проблем.

Можно далее отдельно обсуждать те интеллектуальные и социокультурные факторы, которые повлияли на подобный способ самоопределения и выступили рамками дальнейшей работы Георгия Петровича.

Если для внешних наблюдателей и потребителей науки главным является понятие «знания», то для человека, входящего в научное, философское или методологическое сообщество, основным является ответ на вопрос, что он может и должен делать, в чем именно он может принять участие. Именно это заставляет выдвигать на передний план понятие «программы».

Хотя первоначально идея программы возникла во внешней критической позиции (речь идет об известной статье A.A. Зиновьева ), а в артикулированной форме программная установка (как ориентация деятельности кружка) была определена лишь после знакомства с работами Томаса Куна и Имре Лакатоса (во второй половине 60-х гг.), все-таки можно говорить об исследовательской программе как фундаментальной единице, задающей целостность Московского методологического кружка, способы его работы и характер полученных результатов.

первую программу построения теории мышления. Ее суть: утверждение о внесубъектности существования мышления и деятельности (как оппозиция психологическому подходу и шире — психологизму); разделение языка и мышления и установление определенных отношений между ними; введение определенного понятия о мышлении (как оперирования со знаками с целью и в контексте решения практических задач; при этом мышление задается не только в качестве предмета изучения, но и как предмет проектирования); неявное использование категории системы — вначале рассматривается процесс, потом его механизмы и материал (различение «процессов мышления» и статических структур — «знаний»); однако в этот период не было еще четкого разделения структуры и организованности, структуры и системы (такое разделение проявилось только в публикации 1964 г.); утверждение о нетождественности теории мышления и теории познания, мышления и познания; оппозиция гносеологическому подходу; отказ от традиционных различений, характерных для психологии и логики (таких как практическое/умственное, внешнее/внутреннее, индивидуальное/коллективное, объективное/субъективное); критика «субъект-объектной» схемы.

Можно заметить, что любая из этих программ содержит, как минимум, три подпрограммы: критическую, проектирования и конструирования новой онтологии, и наконец, собственно программирование.

Полная реконструкция исходных разработок ММК предполагает также анализ этих «подпрограмм» в рамках выполняемых в тот период работ, чего пока никогда не делалось.

Следует также специально выделить и обсудить те проблемы и затруднения, которые возникли в процессе разработки и реализации этих программ, и прежде всего программы построения теории мышления. В своих докладах об этом периоде работы ММК Г.П. Щедровицкий подчеркивал, что ключевые проблемы состояли в следующем:

Необходимо добавить следующее. Программы исследований и разработок могут дифференцироваться и распадаться под влиянием многих факторов: усложнения содержания и расширения фронта и объема работ, расхождения взглядов отдельных исследователей и т.д. Обобщая, можно сказать, что это всегда результат взаимодействия системы культурного или мыслительного содержания с социально-психологической морфологией, на которой развертывается процесс реализации программы, и результат противоречия между безграничностью содержания и ограниченностью совместного и индивидуально-личностного функционирования человеческой морфологии. Однако по каким бы причинам ни распадались программы, их распавшиеся части в дальнейшем приобретают целостность или подобие целостности прежде всего в социальном плане.

С этой точки зрения очень важен период 1962-1963 годов, когда в недрах ММК образовался ряд достаточно самостоятельных программ; именно в этот момент исходная программа исследования мышления стала одной из ряда других программ, и даже не самой главной в плане онтологических оснований и метода.

Эволюция программ в рамках мегапроекта

Выше я уже подчеркнул, что исходной для работы ММК была исследовательская программа.

Сегодня, однако, можно утверждать, что любая программа должна содержать проект «предмета» или предметной организации (методологическую компоненту), систему представлений о мета- или надпредметной организации, а также понятие, набор понятий или развернутую онтологическую компоненту, которая часто выполняет функцию проекта или аванпроекта. Однако ни один из названных моментов в отдельности не исчерпывает содержания программы и не заменяет ее.

Понятие о мышлении (как и всякое другое понятие) задает вид и характер объекта, который придется анализировать, и вместе с тем собирает на себя телеологические определенности работы — указания на вид продукта (результата), который нам нужно будет получить. Следует подчеркнуть, что в данном случае речь шла о создании специфического понятия (понятия-проекта).

Изучение и описание существующих структур мышления не являлось самоцелью; оно было включено в процессы разработки новых структур и технологий мышления. Отсюда тезис дипломной работы Георгия Петровича: теория мышления должна быть одновременно логикой (содержательно-генетической логикой).

Позднее, в заметках 1975 г., Георгий Петрович запишет:

И далее:

По этим записям хорошо видно: первое замыкание мегапроекта — это построение новой технологии мышления.

Здесь очень существенно и интересно соотношение между понятием о мышлении и понятием о предмете (предметной формы организации): ведь они оба используются при разработке и реализации программы исследования мышления. Для того чтобы осуществить исследование, нужно иметь предмет. Исследование осуществляется ровно в той мере, в какой удается построить предмет, или в той мере, в какой он складывается. Сначала это происходит стихийно и без осознания. Затем наступает перелом — подлинная задача работы осознается, и тогда методологическая рефлексия превращается и перерабатывается в методологическое проектирование и конструирование: «программирование» естественно превращается в разработку методологии.

Иначе говоря, сама «программа» выталкивает из себя дополнительную методологическую подпрограмму, логику и онтологию для исследователей.

Основной единицей метода поначалу является представление о процедурах и действиях, которые надо осуществлять, и представления о преобразовании материала в продукт. Таким образом, доведенная до конца и детализированная программа может превратиться в метод и методологию. Можно утверждать, что программа — это своего рода колыбель метода. Иначе говоря, ситуация «программирования» и есть источник появления методологической ориентации.

Формированию методологической ориентации способствует тот факт, что, начиная с 1954 года, работа кружка разворачивается одновременно по целому спектру различных направлений: происходит все большая детализация и расширение фронта работ, осуществляется сначала стихийный, а затем целенаправленный перенос содержаний, средств и процедур из одной программы (действительности) в другую. Увеличивается число «тем» и «предметов»; анализ их соотношения друг с другом перерастает в отдельную проблему. В середине 60-х гг. доходит до смешного: ежегодный доклад Георгия Петровича об итогах прошедшего, 1966-го, года длится в течение всего 1967 года. Его самого постепенно из плоскости осуществления исследовательской работы по определенным темам «выталкивает» в пространство программирования исследований и разработок (управления работами). Методологическая рефлексия дополняется конкретным функционально-позиционным раскладом работ в кружке — во многом именно эта ситуация была затем схематизирована и стала первым объективированным выражением идеи методологии [3].

Обычно при анализе первых этапов работы кружка рассматриваются лишь эти ядерные разработки, наиболее известными из которых являются трактовка мышления как замещения и базовые представления теории деятельности. Однако, на наш взгляд, эти идеи составляли лишь нижний слой реальной работы, и при этом соотношение слоев с каждым годом менялось в пользу рамочных моментов.

Как учесть развитие?

Ключевым моментом логико-методологической организации была идея развития и определяемая ею логика рассуждений. Все бралось в процессах эволюции и развития — в этом чувствовалось влияние наследия Гегеля.

Казалось бы, еще до того, как была поставлена и стала обсуждаться проблема исторического развития мышления, надо было сформировать такой предмет, как мышление, а затем уже по отношению к нему ставить проблему развития. В реальной истории все было иначе: проблема развития имела самостоятельное идеологическое значение и ставилась в отношении разных сущностей. В работах 1973-1975 гг. Г.П. Щедровицкий пытался показать, что именно связь идей «развития» (прогресса) и «разума» привела в истории философии и науки к выделению такого понятия, как мышление (ср.: «мыслящая субстанция» у Декарта).

Здесь значимы два момента.

Во-первых, эволюция мира мышления рассматривалась и трактовалась прежде всего как популятивный объект. Подобно речи — языку, мышление принадлежит к так называемым «множественным» объектам. Георгий Петрович писал:

Попытка ответить на вопрос, что же собственно их объединяет, привела к созданию схемы, подобной соссюровской схеме речевой деятельности, но интерпретируемой в культурно-историческом плане (в какой мере она действительно была подобна).

В истории кружка наступил такой момент, когда оказалось, что в практике его работы наличествуют и функционируют много мышлений:

Во-вторых, необходимо осознать, что логико-методологическая организация работы кружка того периода была связана с тем, что логика развития задавала строго определенный принцип перехода к более широкой целостности рассмотрения, исследования и проектирования.

При структурно-функциональном подходе сам механизм развития необходимо закладывать в функциональную структуру объекта. Если это не удавалось, то невольно нарушался принцип имманентности, появлялась необходимость обращаться к внешним силам, которые изменяли объект, вводя в него нечто новое, преобразуя и трансформируя его.

Но возможно ли имманентное развитие мышления? Что в данном случае мы называем имманентным развитием? Или то, что развивается, и есть мышление? Вопрос если и не решен, то поставлен. В архивах Георгия Петровича находим следующую запись:

Таким образом, в пространстве работ ММК появляются (мыслятся) по крайней мере два, а реально много мышлений. Одно мышление, взятое как потенцированное целое (мировой Дух), познается (открывается) на материале другого (мышление как рассуждение, решение задач, как доказательства и опровержения).

Мышление как целое открывается и познается через анализ устройства и природы фрагмента. Поскольку было зафиксировано целое и одна его организованность, то далее развитие программы могло идти либо за счет изменения представлений о целом, либо за счет изменений представлений об организованности.

Так формировалась объективная множественность знаний о мышлении, которая соответствовала базовой логико-методологической концепции. При этом возникает парадоксальная ситуация: множественность знаний рассматривается как то, что должно быть преодолено (за счет синтеза знаний — конфигурирования), и вместе с тем как то, что надо сохранять и поддерживать. Таким образом, принцип развития как принцип перехода к более широкой целостности получает не только идеологическое и онтологическое обоснование, но и операциональное — через установку на более высокий синтез.

Читаем в записях Г.П.:

И далее:

«…применение схем двойного (множественного знания) дает возможность устанавливать такие отношения между знаниями, производить такой синтез, какого нельзя было делать раньше: в частности, они дают возможность соединять функциональные представления с морфологическими. От синтеза знаний к синтезу предметов».

Итак, базисная задача системного анализа — синтез предметов. Очень часто эта задача осознается в превратном виде — как задача объединения знаний. Поскольку конфигурирование касается предметов, оно должно захватывать все элементы предмета, а не только одно знание.

В состав любой системы знаний (в частности, в состав научного предмета) обязательно входят аморфные смысловые структуры, средства разного типа, онтологические картины, методические положения и методики, управляющие процедурами исследования, и, наконец, есть еще слой, управляющий мышлением и рассуждением, который обычно называется «категориями». Все эти элементы «сложного предметного комплекса» (или, как позднее будет говорить Г.П. Щедровицкий, предметной формы организации) связаны друг с другом отношениями рефлексивного отображения, ассимиляции и уподобления; они сфокусированы вокруг некоторого (возможно, гипотетического) объекта («узла» [точки] объективации).

Если мы имеем дело с несколькими различными предметами, это означает, что есть несколько разных групп средств, несколько различных онтологий и способов философского осознания проблемной ситуации. Поэтому задача синтеза разных знаний об объекте органично перерастает в более широкую задачу объединения всего остального, входящего в состав предмета: средств, онтологии, методических предписаний, нормирующих процедуры, а также процессов перестройки категорий. Перестройка категорий является условием и предпосылкой построения модели конфигуратора.

В середине 60-х годов в своих записных книжках Г.П. Щедровицкий пишет:

Анализ полипроцессов и проблема онтологии

Тип задач, которые приходится решать в этот период развития ММК, изменился: на первый план выходит анализ полипроцессов мышления и деятельности, выделение различных организованностей (знаков, знаний, понятий, машин, человеко-машинных систем) на пересечении многих функций.

С самого начала участники ММК понимали, что процессы решения задач, научного рассуждения или процесса мышления в целом чрезвычайно неоднородны: с одной стороны это неоднородность логических единиц, с другой — невозможность найти единые законы и нормы логики для движения (промысливания) этих процессов и организованностей.

Для движения в эмпирическом материале нужны одни правила, в моделях другие, в средствах третьи, в проблемах и задачах четвертые. Именно поэтому впоследствии понадобились особые представления типа «машины науки» и т.п. (заданные как набор блоков — структура). В результате тот или иной процесс всегда распадался на два движения: одно — переходы внутри одного блока; другое — переходы из одного блока в другой.

Подобное представление порождало целый комплекс проблем, среди которых ключевыми являются следующие:

Необходимо понимать, что, начиная с анализа нескольких различных знаний об объекте и ставя задачу их конфигурирования, мы тем самым запрещаем непосредственную (формальную или предметную) онтологизацию.

Запрещая один тип онтологизации, мы должны одновременно обеспечить другой его тип. Это результат рефлексивного оформления особой действительности — действительности категориального (позитивного) синтеза и проблематизации.

В какой же момент исследовательская ориентация была заменена ( вытеснена) онтологически-синтетической?

Переориентация, с моей точки зрения, была вызвана разрывом двух форм представления мышления: универсумального (предельного) и рабочего. Здесь очень важно подчеркнуть, что именно в этом пункте произошло объединение мегапроекта (создания новой технологии и новой формации мышления) и микродвижений, вызванных реальными трудностями в осуществлении исследовательской работы и проектирования. Онтологическая работа как особая техника собрала на себе ряд различных мотивов; уже в силу этого такая техника не могла быть лишь продолжением метафизического мышления, она вобрала в себя ряд техник среднего уровня — конфигурирование, проблематизацию, критику.

Отсюда специфическая концепция «онтологической работы» и «онтологии» в ММК [4] . К сожалению, долгое время онтологию — онтологическое представление о мышлении — путали (и до сих пор путают) с объектно-онтологическими схемами, выражающими содержание понятия о мышлении (это смешение «онтологии» и схемы объекта понятия характерно даже для очень «продвинутых» методологов [5]).

Что же было сделано к началу 70-х годов? В какой именно момент отдельные понятия и схемы, полученные в рамках различных направлений, были объявлены элементами парадигмальной революции?

Итак: имеется схема научного предмета, фиксирующая представления о многих различающихся между собой организованностях (категориях, понятиях, знаниях, системах средств); типологическое представление об организованностях мыследеятельности с учетом механизмов развития; представления об организации методологической работы, охватывающие все это как целое; фрагменты представлений о процессах и механизмах развития разных организованностей; сложные онтологические представления, описывающие мышление как популятивное развивающееся целое; в общих чертах намечены отношения между деятельностью и мышлением, мышлением и восприятием, мышлением и пониманием, мышлением и рефлексией, мышлением и речью-языком, мышлением и системами кооперации (с включенными внутрь коммуникацией и трансляцией).

В своем «живом мышлении» ММК использует совершенно особый набор категорий; реализует схемы и методы системного анализа; понимает «символическую» природу действительности; разделяет и соотносит в своем мышлении, с одной стороны, «объекты» и «образы» — представления (представления и объекты, которые суть представления особого рода), а с другой стороны, внутри образов-представлений — знания и проекты, «естественное» и «искусственное»; исходит из принципа множественности истинных позиций; утверждает примат деятельности над знаниями.
Все это называется методологическим мышлением.

Само представление о методе является лишь одним из способов фокусировки и организации всего смыслового целого (облака).

В записях Георгия Петровича читаем:

Я неоднократно подчеркивал, что ключевым моментом методологической работы оказываются процессы онтологизации, объективации и реализации. Онтология в понимании ММК кардинально отлична от философской метафизики. Онтология — это прежде всего фиксации и трансляции проблем и проблематизированных смыслов. Всякая схема, претендующая на статус онтологической, характеризуется прежде всего той совокупностью проблем, которые она фиксирует и собирает (фокусирует) на себе. При этом онтологическая схема выполняет вторую важнейшую функцию — освобождение мыслящего агента от результатов предыдущего мышления и деятельности. Эта вторая функция особенно важна при наличии коммуникации, понимания и коллективной (многооппозиционной, мультиагентной) рефлексии (и рефлексивного мышления).

С моей точки зрения, вся история ММК может быть рассмотрена через призму изменений концепции онтологической работы и онтологизации как одной из базовых техник (технологий) мышления.

На первом этапе ведущую роль играла техника конфигурирования, на втором — проблематизации, на третьем этапе развития ММК на передний план выходит проблема реализации и комплекс реализационных техник.

Соответственно можно выделить три компоненты онтологической работы:

Сейчас, на третьем этапе, как я полагаю, мы должны вновь вернуться к различению онтологической работы и исследования — различению, утерянному в конце 60-х годов.

На последнем этапе развития ММК роль объемлющей онтологии по отношению к ключевым проектным разработкам и, в частности, практике организационно-деятельностных игр, начинает играть совокупность представлений о коллективной мыследеятельности (МД).

При этом важно подчеркнуть, что схема мыследеятельности, в своих предварительных вариантах введенная уже в середине 70-х годов, может быть протрактована как продукт трех исследовательских фокусировок: мышления как деятельности, мышления как понимания и коммуникации и чистого мышления — как возможности иных форм организации мышления в мыследеятельности, не описанных пока в понятиях.

Несмотря на то что эти фокусировки в реальной истории возникают последовательно и как бы вытесняют друг друга, при построении итогового варианта схемы в начале 80-х используется метод понятийно-фокусной схематизации.

В заключение мне хотелось бы указать на важность актуализации именно сегодня историко-критической работы, посвященной наследию Г.П. Щедровицкого.

Управленческая элита России в данный период своей истории пытается встроиться в радикально изменившийся за последние 50 лет политический и экономический контекст.

Перед всеми субъектами действия стоит задача перевода накопленного в стране организационного, социального и, прежде всего, интеллектуального капитала на язык глобального развития.

Эта тематика сегодня обсуждается в кругах гуманитарных специалистов прежде всего как проблема выстраивания нового имиджа России в современном глобальном мире. Как можно оценить собственный путь? Что в нем ценно? Каков вклад российских интеллектуалов в общее развитие? Каково место страны в системе геоэкономической кооперации и конкуренции? Изнутри важным кажется одно, извне — другое.

Это прежде всего проблема перспективы.

Попытки ответить на поставленные вопросы будут удачными только в том случае, если нам удастся, с одной стороны, выявить в собственной истории идеи и события, отражающие более широкие мировые тренды и закономерности а с другой стороны, увидеть в процессах мирового развития и возможных сценариях дальнейших изменений то, что в наибольшей степени перекликается с опытом отечественной мысли.

Для меня совершенно очевидно, что поиск ответов на эти вопросы в качестве важнейшей компоненты включает прежде всего ясный ответ на вопрос о наличии или отсутствии собственной российской философии, собственной идеологии и онтологии — как традиции, так и современных школ.

На мой взгляд, страна, которая не имеет своей оригинальной философии и методологии, не может претендовать на серьезный статус ни в политической, ни в геоэкономической сферах.

На что же мы можем опереться в этой области?

Существует довольно распространенная точка зрения, особенно на Западе, что в конце XIX — начале XX века в России существовал ряд довольно интересных школ, многие из которых потом оказали сильнейшее влияние и на европейскую, и на американскую гуманитарную мысль. Но после «философского парохода» ничего не осталось. Оригинальная российская философия кончилась, а все, что осталось, это эпигоны, марксиды, ничего интересного.

Н.О. Лосский был совершенно категоричен в своих оценках господствующей парадигмы мышления советской философии: «В СССР диалектический материализм — партийная философия, имеющая дело не с отысканием истины, а с практическими нуждами революции. Пока СССР управляется властью, которая подавляет всякое свободное исследование, диалектический материализм не может рассматриваться как философия»  [6].

Василий Зеньковский повторял эту оценку, специально подчеркивая, что в советской философии нет персональности: «Мы не упоминаем никаких имен — да ведь там и нет личного творчества — есть лишь одно, свыше одобренное и регулируемое направление («диалектический материализм»). Ничтожная, жалкая, трагическая по существу картина обезличенной мысли тем более страшна, что это удушение свободного творчества длится не один десяток лет» [7].

Я считаю, что приведенные оценки не соответствуют действительности. Да, конечно, Россия понесла огромные человеческие потери в послереволюционный период. Однако и в период между двумя мировыми войнами, и особенно после Великой Отечественной войны (во многом, бесспорно, с опорой на сохранившиеся преподавательские кадры), и в философии, и в психологии, и в некоторых других гуманитарных сферах возродились и существовали длительное время школы и направления, сопоставимые с тем, что происходило в это время на Западе. Одной из таких школ был кружок Георгия Петровича Щедровицкого, который вначале назывался Московским логическим кружком, а чуть позже Московским методологическим кружком (ММК). Уже сейчас целый ряд людей из этого круга признан не только здесь, в России, но и во всем мире.

На мой взгляд, самая общая и важнейшая рамка нашей общей работы состоит в осознании значимости историко-философской реконструкции для собственного самоопределения. Нам нужно эту историю писать (или переписывать), нужно называть (вспоминать) ключевые имена и нужно организовать систематическую работу по продвижению, переводу, интерпретации, сопоставлению отечественных идей и концепций с мировым контекстом.

Ибо без этого, как я уже подчеркивал выше, у нарождающейся российской элиты не будет языка, на котором она сможет разговаривать — как внутри себя, так и со своими партнерами в других регионах мира. Именно поэтому сегодня историческая работа, направленная на реконструкцию отечественного интеллектуального развития, — дело особой важности и ответственности. Иначе страна на плацдарме мирового развития рискует еще достаточно долгое время находиться в маргинальном положении, независимо от локальных и временных успехов на фронтах экономической конкуренции.

Примечания

1. Зиновьев A.A. Об одной программе исследования мышления // Доклады АПН РСФСР. 1959. № 2. С. 73-76.

2. Термин содержательности употребляется здесь не в смысле философской рефлексии.

3. См.: Щедровицкий Г.П., Дубровский В.Я. Научное исследование в системе методологической работы // Проблемы исследования структуры науки. Новосибирск, 1967.

4. Подробнее я рассматривал эти вопросы в своем докладе на 2-м Методологическом съезде.

5. См., например, работы С. Попова «Идут по России реформы…», «Мышление в зоне риска».

6. Лосский Н.О. История русской философии. М., 1954. С. 382.

7. Зеньковский В.В. История русской философии. В 2-х т. Л., 1991. Т. 2. Ч. 2. С. 53.

Библиографическая ссылка

Щедровицкий П.Г. Исторические и логические заметки к программе содержательно-генетической логики и СМД-методологии // Метод: вчера и сегодня. Материалы I Методологического конгресса (20-21 марта 1994 г.). Москва, 1995. С. 11-21.

Щедровицкий П.Г. Исторические и логические заметки к анализу программ содержательно-генетической логики и СМД-методологии//Познающее мышление и социальное действие. М., 2008. С. 524-545.