К Гераклиту он возвратится и в 1982 г., значительно обогатив и гераклитоведение и антиковедение в целом. <…>
Соединение образа и понятия, возможность сохранения софийной глубины в развивающемся философском мышлении Кессиди обосновывает в концепции перехода от “мифа к логосу”, от мифологического отождествления образа и вещи к их образно-художественному сравнению и аналогии, а затем к открытию “чистого разума” и понятийному мышлению. Результатом его размышлений стал обобщающий труд “От мифа к логосу”, но вехами на пути к нему были Гераклит и Парменид. Кессиди не отрицал, что первые философы использовали образы и сравнения, и это свидетельствовало об их близости к мифу на уровне обобщений, насыщенных глубоким значением и смыслом, т.е. философем. Кессиди рассматривал их как смыслообразы, как результат “теорийного” отношения к миру, когда вещи несут в себе потаенный смысл, и хотя он лежит на поверхности, не каждый может его разгадать и увидеть. По мнению Кессиди, люди видят, что противоположности расходятся, и полагают, что они могут существовать обособленно и независимо друг от друга. На самом же деле из глубины вещей на поверхность выступает общее – “война” (борьба), гармония и справедливость.
Представляется, что тематика смыслообразов, логоса явилась результатом антропологического поворота в прочтении досократиков. Действительно, борьба и гармония обеспечивают некое космическое единство, подчиняющееся “закону вселенной” – логосу. Логос есть “полемос” и “гармония” и связан с “дике”, поэтому он и “правит всем через всё”, не совпадая с миром единичных вещей и желаниями человека. Поэтому цена человеческих желаний – жизнь души. Космос, огонь, душа трактуются обычно как содержание раннегреческой “физики”, онтологии и гносеологии, Кессиди переносит акценты в область этики и эстетики: “эстетическое созерцание и теоретическое мышление”. Теоретическое мышление – заключает Кессиди, – не может обойтись без “силы воображения”.
Важный тезис, который он внес в отечественное антиковедение: Гераклит и Парменид – не антиподы двух противоположных мировоззренческих позиций, а продолжатели поиска сущности вещей, единства, объединяющего многообразие вещей в вечно живой и неувядаемый космос. Мир – космос рассматривался ими в одном случае с позиций динамики, в другом – статики. Но при этом оказалось, что это один и тот же мир, что его иначе и нельзя рассматривать, что изменчивость, как и постоянство, – неизбежные характеристики мира, в основе которого лежит неизменно сущее. Если первые философы были заняты поисками “первоначала” (архэ), то Парменид поставил вопрос об умопостигаемой сущности вещей и сформулировал онтологическую проблему. <…>
Нельзя не отметить, какое внимание и интерес вызвала неоднократно издаваемая книга Кессиди о Сократе. Сократ символизировал силу и убедительность логоса, необходимость и нравственный императив самопознания. Сократу Кессиди посвятил несколько книг, одна них вышла в Ростове-на- Дону в 1999 г. с моим предисловием, впервые представшая перед русскоязычным читателем в расширенном варианте. Эта книга далеко не подводила итоги творческим размышлениям автора; она, скорее, говорила нам о том, с мыслителем какого уровня мы имели дело. Сократ символизировал высшую точку перехода от мифа к логосу и начало понятийной философии, которая в своей антропологической направленности становилась самообоснованием свободы. <…>