И этот «бег» начался за несколько лет до принудительной высылки интеллигенции в сентябре-ноябре 1922 г. Акция новой советской власти 1922 г., часто называемая в литературе «философским пароходом», символически обозначила определенный этап, но отнюдь не завершение исхода, продолжавшегося и в последующие годы. В рижских газетах много лет публиковались списки въехавших в страну. С начала 1920-х годов Рига невольно обрела статус одной из столиц русского зарубежья — стала одним из городов, куда поезд из Москвы привозил людей, нашедших легальный способ покинуть советскую Россию. Одни задерживались ненадолго и ехали далее в Европу в поисках более комфортных условий проживания, другие оставались в Риге на годы. Многие из недавних подданных Российской империи, оказавшись в полупринудительной, полудобровольной разлуке с родиной, осознали, что главными задачами эмигрантов стали защита России перед лицом Европы, по возможности, подвижнический труд на поприще сохранения русской культуры, просветительства во имя духовного богатства будущей свободной России. <…>
А. В. Вейдеман предусмотрительно оставил для своих будущих сторонников и исследователей два свидетельства — две биографии научного успеха, содержащие сведения о духовных исканиях от последних классов гимназии и до 1939 г., о друзьях и единомышленниках — Петре Кириллове, Василии Сеземане, Николае Болдыреве, Сергее Гессене. Воспоминания уникальны в том смысле, что позволяют в какой-то мере воссоздать атмосферу неокантианских штудий в среде выпускников Петербургского университета в предреволюционные годы. Об этом философ подробно написал в небольших главах «Мой философский путь» и «Мои труды» в двух монографиях: «Трагика как сущность искусства, религии и истории» (Рига, 1938), «Оправдание зла» (Рига, 1939), в которых, однако, опустил детали личной жизни.
Согласно скупым автобиографическим свидетельствам философа, он принадлежал к семье балтийских немцев. Дед Юлий Вейдеман в середине XIX столетия покинул Курляндию, родной город Митаву (ныне — Елгава), в котором жило не одно поколение Вейдеманов, и поселился в Петербурге. Дед был немцем по рождению и протестантом по вероисповеданию, а по роду занятий — предположительно купцом. Как для деда, так и для отца Вейдемана, Виктора Юльевича, германское происхождение и воспитание, причастность к германской культуре составляли особую гордость. В то же время это не помешало ему — выпускнику петербургского немецкого реформаторского училища — предложить руку и сердце православной девушке Вере Автономовне Техницкой. Александр Вейдеман сообщил о себе еще и такие подробности: родился в Петербурге, на Почтамтской улице, в доме крестного отца, купца А. К. Пампеля, 18 мая (по-новому стилю — 30) 1879 г., крещен был по православному обряду в Адмиралтейском соборе. «Мой отец, — писал Вейдеман, — принадлежал к числу тех немцев, которые в политическом смысле были более русскими, чем немцами, а в религиозном более православными, чем протестантами». Любовь ко всему немецкому уживалась в семье с пристрастностью к русской культуре, языку, «к эстетизму» православного богослужения. Мать, Вера Автономовна, сочетала в себе широту русской натуры, хорошую образованность и религиозность, но религиозность «порывами и переходами». Религиозное различие родителей в семье способствовало тому, что трое сыновей получили весьма либеральное религиозное воспитание, сведшееся к изучению Закона Божьего в стенах 9-й (Введенской) классической гимназии.
